Бомба из прошлого

Саймон Роулингс, бывший сержант-десантник, а ныне телохранитель русского мафиозо и член команды по дартсу, бросил взгляд в сторону и, отыскав свой стакан среди других, полных и пустых, шагнул к линии перед ярко освещенной доской. Дротики лежали перед ним. За спиной толпились игроки — свои и чужие. Первый дротик попал именно туда, куда Саймон и целил — в десятку. Свои восторженно взвыли, противники испустили стон разочарования. Он приготовился бросать второй, и никто даже не обратил внимания на подошедшего к подносу незнакомца. Никто не заметил появившейся из кармана бутылочки спирта, содержимое которой мгновенно оказалось в стакане с «кока-колой».

Саймон Роулингс попал в десятку и восторженно вскинул руку. Теперь все его внимание сосредоточилось на секторе пять… Никто не увидел, как незнакомец выскользнул из бара, и не услышал, как закрылась дверь.

* * *

Вечер был тихий, как всегда. Кэррик сидел один в дежурной комнате. Виктор и Григорий ушли с Боссом и его женой. Домработница помыла посуду, прибралась и расставила тарелки в кухне, после чего поднялась на площадку у детской и устроилась в большом уютном кресле. Там ей предстояло провести весь вечер.

Тишина ему не нравилась. Тишина ведет к самоуспокоенности, а в такой работе самоуспокоенность почти наверняка смерть.

Джонни Кэррик уже прочитал газету и разгадал два кроссворда. Телевизор был выключен.

Жизнь его состояла из двух половинок, которые то складывались, то расходились, и он мог бы с полным правом сказать, что испытал на себе всю тяжесть обмана. Одна из этих половинок была его фактической биографией, другая — легендой. В тот вечер, сидя перед мониторами, он думал о настоящей своей жизни, о детстве.

В свидетельстве о рождении значились имя матери, Агнесс Кэррик, и адрес ее родителей, Дэвида и Мэгги Кэррик, школьных учителей. Та графа, где должно было стоять имя отца, пустовала. Свидетельство было подлинное, и в него при желании мог заглянуть каждый — бандит, частный детектив или русский мафиозо, — кто пожелал бы проверить его данные.

Мониторы показывали несколько картинок — переднее крыльцо, задний сад, заднюю подвальную дверь, лестничную площадку у детской. Из всех камер наблюдения поворачивалась только одна, та, что стояла над передним крыльцом. Если и была на свете работа скучнее, чем смотреть вечером на мониторы, то Кэррик о таковой пока еще не знал.

По указанному в свидетельстве о рождении адресу желающий мог бы обнаружить домик в деревне Кингстон, окна которого выходили на устье реки Спрей. Сюда приходил нереститься шотландский лосось, и с рекой же были связаны самые яркие детские воспоминания: весной на Кейрнгормском хребте таяли снега, и бурный поток, неся с собой громадные камни, устремлялся к серому Северному морю. Впечатляющее зрелище для мальчишки. В прочих отношениях жизнь приятными сюрпризами не баловала. Джонни узнал, что мать его в двадцать лет отправилась искать счастья в Лондон, завела там роман с женатым мужчиной и через какое-то время вернулась в родительский дом уже с ребенком. Потом она нашла работу на фабрике в Мосстодлохе. Мальчику пришлось нелегко. Бабушка и дедушка искали опору в церкви, куда ходили каждое воскресенье. Они и старались любить внука-бастарда, но любовь эта давалась им с трудом. Тогда же Джонни узнал библейское значение своего имени. Сохранилась в памяти и такая картина: старик сжимает его запястья и горячо шепчет в лицо: «Скорблю о тебе, брат мой Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской». Деда звали Дэвидом, и мальчишке казалось, что они и впрямь братья, и что старший постоянно присматривает за ним, не спускает с него глаз. Порой от такого неослабного внимания делалось душно; хотелось убежать на берег реки, сесть на камень и наблюдать за тюленями и выдрами, не чувствуя на себе тяжелого взгляда деда. Реальное детство стало частью легенды. Джонни окончил школу в городе Элджин. Ранним июньским утром он сел в автобус и уже через несколько часов переступил порог призывного пункта в Инвернессе, где попросил зачислить его в парашютно-десантный полк. К такому выбору юношу подтолкнул дед — Дэвид Кэррик ужасно боялся высоты.

Зазвонил телефон.

Он резко выпрямился. Глаза метнулись сначала к мониторам, потом к телефону, стоявшему сбоку на полке и подключенному к отдельной линии. Телефоны, которыми пользовалась семья, в подвале не звонили. Кроме него, в дежурке никого не было, и он снял трубку. Звонили из другого мира, мира легенды.

Джонни коротко представился.

— Боже, это ты, сержант? Ты?

Голос принадлежал Саймону Роулингсу, но звучал непривычно — хрипло, напряженно, через силу.

— Что случилось?