Бомба времени

В декабре я встретил Пурити. Я расчищал от снега дорожки ее отца, когда она вышла из большого дома, очаровательно выглядя в мехах. Она подарила мне улыбку. Целую неделю я дорожил этой улыбкой, а также лез вон из кожи, чтобы сопровождать ее на вечеринку. Там я пролил на себя пунш для гостей. Она снова улыбнулась мне. Ей явно понравилось мое загорелое лицо, вьющиеся волосы, привлекательная улыбка и щенячья неуклюжесть. Я пригласил ее в кино. Она согласилась. На третьем свидании я немного подержал ее за руку. На десятом поцеловал в щечку. Восемнадцать месяцев спустя, когда мне все еще благосклонно разрешали целовать в щечку, она убежала из города с трубачом из джаз-группы, на концерт которой я ее пригласил.

Ничего страшного, я попытался еще раз. Хоуп Берман была второй самой симпатичной девушкой в городе. Я познакомился с ней тем же способом, после двадцать первого свидания поцеловал ее в губы, и был приглашен мистером Берманом на беседу. Он спросил меня о моих намерениях. Ее братья, здоровенные парни, тоже весьма живо заинтересовались этим. Позиция «Бермана и Сыновей, Портных», стала мне ясной. Хоуп хихикала. Я сбежал.

ПОЗЖЕ, СИДЯ в своей комнате, я серьезно подверг себя критике. Я потерпел Фиаско в Поттсвилле. По городку разнеслась молва, что я бездельник и ловелас. Я забрал свои деньги, выплаченные с опозданием, сделал кое-какие выводы, и, выслушав обиженную речь от мистера Сигала о человеческой неблагодарности и попрыгунчиках, сел на поезд до Сент-Луиса. Там я познакомился и стал ухаживать за Фейт, привлекательной девушкой, работавшей секретаршей в конторе адвоката, имя которого было написано на стекле второго этажа в нескольких кварталах от делового центра города. Мы ходили в кино, катались на трамвае, посещали музеи, устраивали пикники. Я заметил, что Фейт потеет при теплой погоде, имеет несколько дырок в зубах, совершенно невежественна во многих вещах и любит приврать. Позже она плакала и болтала о свадьбе...

Омаха был еще более привлекательным городом. Неделю я жил в мужском пансионате при Железной дороге и обдумывал свои дальнейшие действия. Было очевидно, что я все еще действовал слишком поспешно. Я променял одиночество Бога на одиночество Человека, более мелкое, но не менее острое. И я понял, что для того, чтобы жить человеческой жизнью, надо с самого начала быть частью человеческого общества.

Вдохновленный этими мыслями, я поспешил к в родильное отделение ближайшей больницы и родился в 3:27 в пятницу, здоровый мальчуган в три с половиной килограмма, которого мои родители назвали Мелвин. Мне пришлось съесть более двухсот килограммов кашки, прежде чем довелось впервые попробовать мясо и картофель. И был вознагражден болью в желудке. Как и все, я учился говорить, ходить и любил стягивать скатерть со стола, чтобы услышать звон бьющейся посуды. Потом я пошел в детский садик и строил крепости из песка, а потом учился кататься на трехколесном велосипеде, никелированном, с красной рамой. Я учился обуваться и застегивать штаны, кататься на роликовых коньках и падать с велосипеда. В средней школе я потратил двадцать центов, которые мне дали на завтрак, чтобы провести опыт с колой и майонезом, смесью которых окатил потолок, своих одноклассников и О. Генри. Я прочитал множество скучных книг Луизы Мэй Олкотт и А. Г. Хенти, и выбрал Пейшенс Фрумвол в качестве своей пассии.

Она была очаровательно рыженькая, с веснушками. Я катал ее на своем первом автомобиле, одном из ранних «фордов» с широкими крыльями. После церемонии вручения дипломов я поступил в колледж и продолжал с ней переписываться. Летом мы познали друг друга в библейском смысле.

Я получил степень по менеджменту, устроился в энергетическую компанию, женился на Пейшенс и родил двух спиногрызов. Они росли почти по той же схеме, что и я сам, что заставляло меня задумываться, насколько божественное вмешательство имело отношение к моим замечательным успехам. Пейшенс все меньше и меньше подходила к своему имени[4], все чаще устраивала мне домашние скандалы, толстела прямо на глазах, проявляла интерес к делам церкви и собственному саду, ненавидя лютой ненавистью все остальное в мире.

Я упорно трудился и успешно преодолевал искушение улучшить свой образ жизни или судьбу, превратив Пейшенс, например, в кинозвезду или преобразовав наш скромный шестикомнатный домик в роскошное имение в Девоне. Я боролся с подобными искушениями шестьдесят секунд ежеминутно и шестьдесят минут ежечасно...

И вот пятьдесят лет таких усилий я завершил за своим верстаком в гараже.