Бомбардировщик

– Вот-вот, я так и знал! – сказал Суит. – Ты думаешь, что тебе отдают плохих? Как же, по-твоему, дорогой друг, я летаю с ними? – Суит примирительно похлопал Ламберта по плечу. – Слушай, Сэмбо, ты просто расстроен. Не говори мне больше ни слова. Я ненавижу неприятности, ты же знаешь меня.

«Да, – подумал Ламберт, – при условии, если б ты не создавал их для себя сам».

– Слушай, старина, – продолжал Суит после небольшой паузы, – приказ о новом составе экипажей начинает действовать с завтрашнего утра. Это не моя идея, даю тебе честное слово. Это пришло в голову какому-то кабинетному вояке в оперативном отделе. Завтра в офицерской столовой я отведу в сторонку нашего командира и припугну его: скажу, что если, мол, он не оставит твой экипаж в покое, то ты и я атакуем министерство авиации с бреющего полета.

– Я поговорю с ним сам, – сказал Ламберт.

– О, ты не знаешь, какой он упрямый и несговорчивый. Такие старые хрычи, как он, – настоящее бедствие для нас! Никакого толку не будет, если ты даже попросишься к нему на прием! Ты уж поверь мне… А ты не подумал над составом крикетной команды? – неожиданно перешел Суит на другую тему. – Мы играем в этот уик-энд в Бестеридже. У них сильная команда.

– Я занят в следующий уик-энд, сэр, – ответил Ламберт.

– Подумай, Сэмбо. Пара выигрышей в крикет – и ты мог бы оказаться в хороших отношениях со Стариком. Да и со мной, – добавил он и улыбнулся, чтобы показать, что шутит. – Кстати, Ламберт, – снова перескочил он на другую тему, – оружейные мастера сняли плексигласовый щиток с задней турели. Это ты разрешил?

– Да, я.

Ламберт сказал это тоном, заставившим Суита подумать, что приказ о снятии щитка исходил от вышестоящего командования, поэтому он осторожно поинтересовался:

– А для чего, собственно?

– Чтобы лучше видеть.

– Лучше, чем через хорошо отполированный плексиглас?

– Ты же вот только что открывал окно, чтобы лучше увидеть меня…

Суит улыбнулся. Ламберт продолжал:

– Плексиглас был настолько мутным, что сержант, оружейный мастер, хотел сменить его. Я решил, что лучше убрать его вообще.

Суит опять улыбнулся и сказал:

– Меня, как командира отряда, не мешало бы в соответствии с правилами хорошего поведения поставить об этом в известность.

– Письменный доклад. В прошлый четверг на твоем письменном стеле была докладная записка. Она вернулась к нам с твоей визой, поэтому мы и довели свою идею до конца.

– Да, правильно. Я хотел бы, чтобы ты информировал меня о результатах. Надо сказать, тебе пришла в голову неплохая идея.

– Это идея сержанта Гордона, сэр. Если результаты будут хорошие, это его заслуга.

– О'кей, Ламберт. Можешь идти. Можешь идти, дружище, и не забудь о рождественском празднике для детей, когда будешь проходить мимо кружки-копилки.

Ламберт, который был на четыре года старше и на шесть дюймов выше Суита, взял под козырек и вышел.

На летном поле запускали двигатели и рев стоял оглушительный. Старший сержант Уортингтон дождался Ламберта, и они молча направились к «скрипучей двери». Уортингтон служил в королевских военно-воздушных силах с самого их создания. Его комбинезон был отутюжен и накрахмален, туго завязанный галстук хорошо прилегал к воротнику рубашки. У него было красное, сильно лоснящееся лицо, и он мог забраться вовнутрь обильно смазанного двигателя и выйти из него, не причинив ни малейшего ущерба своему внешнему виду.

– Хорошая, черт бы ее взял, машина, Сэм, – сказал Уортингтон, кивнув на «скрипучую дверь», – жаль только, что она не молодеет, а стареет.

Он посторонился, чтобы дать Ламберту возможность усесться на узкое сиденье летчика, и бросил взгляд через окно, дабы убедиться, что его механики занимаются правым внутренним двигателем. Потом они оба посмотрели на самолет сержанта Томми Картера.

– А правда, интересно, шеф, – обратился Ламберт к Уортингтону, – что на фюзеляже обозначают число вылетов самолета? Ни на одном из них число нарисованных бомб не совпадает с числом вылетов, совершенных экипажем. Как будто самолет летит бомбить Германию по своему собственному бандитскому побуждению, а нас берет с собой просто так, для прогулки.

Уортингтон решил, что такие рассуждения Ламберта – проявление нервозности.

– Старые самолеты – это счастливые машины, Сэм, – сказал он.

– Иногда мне приходит в голову, что люди здесь ни при чем. Просто немецкие машины сражаются с английскими машинами.

Уортингтон пристально посмотрел на темные круги под глазами Ламберта.

– Ты, случайно, не перепил ли, сынок? – спросил 6н тихо. Ламберт отрицательно замотал головой. – А спал хорошо?

– Часто просыпался, – сознался Ламберт. – Мне приснился смешной сон. Будто я на дне рождения малыша. В торте шесть свечей. А когда он подошел к торту, чтобы задуть свечи, его голова вдруг растаяла, как восковая. Смешной сон, правда? Тем более смешной, что у меня ведь нет детей.

– Ну что ж, по-моему, раз ты теперь рассказал о нем, больше тебе такой сон не приснится.

– Это все от проклятой пищи в столовой, – проговорил Ламберт, смеясь, и тут же задался вопросом: а откуда Уортингтон знает, что он до него никому о своем сне не рассказывал?..