Бомбардировщики

Вылет был успешным. Несмотря на сильный зенитный огонь и атаки истребителей, мы буквально «накрыли» бомбами небольшой лесок, где сосредоточилось около тридцати танков противника. В воздушном бою нам удалось сбить фашистский истребитель. Произошло это так. Когда истребитель, зайдя в хвост, атаковал наш самолет, мы стреляли со штурманом одновременно. Я хорошо видел, как, загоревшись, вражеский самолет «завалился» на крыло и понесся вниз. Летчик не выпрыгнул, и самолет, почти отвесно ударившись о землю, взорвался.

Я сказал Гостеву: [47]

- Ты сбил.

- Нет ты.

В конце концов решили «разделить фашиста пополам».

Осколком снаряда нам пробило бензиновый бак в центроплане. Бензин широкой струей стекал по плоскости и распылялся в воздухе. Мельчайшую бензиновую пыль задувало в открытую кабину. Она каплями оседала на приборах, комбинезоне, лице. В кабине стало душно. Я все время следил за воздухом, высунувшись из люка. Пробоина была недалеко от выхлопного патрубка мотора: самолет мог загореться. Но, к счастью, этого не произошло. А если не загорелся сразу, то теперь, на обратном пути домой, когда перешли линию фронта, это было уже не так страшно. Мотор «барахлил», и мы далеко отстали от строя. Первое время нас прикрывали два «Лавочкина», но вот и они, покачав на прощанье крыльями, ушли: где-то поблизости был расположен их аэродром.

До нашей базы оставалось тридцать восемь километров.

Я передал очередную радиограмму и, переключив переговорное устройство на внутреннюю связь, спросил командира:

- Прилетим домой - доиграем партию?

- Обязательно. А пока смотри за воздухом.

Я снова высунулся из люка и обвел взглядом чистый горизонт. Самолетов нигде не было. Почему-то я задумался о дружбе, той боевой дружбе, которая особенно крепка в бомбардировочной авиации. Здесь действительно - «один за всех, и все за одного». Растеряется летчик в бою, не сманеврирует правильно при обстреле зенитной артиллерией или при атаках истребителей - самолет могут сбить. Плохо ориентируется штурман, не сумеет вывести самолет на цель и метко сбросить бомбы - экипаж не выполнит задачу. А радист? От стрелка-радиста тоже зависит многое. Его называют «щитом экипажа». Он обязан первым увидеть в воздухе вражеские истребители, вовремя предупредить командира и умело отбить атаки. Радист держит в своих руках все нервы боевой машины, по которым передается в бою воля командира. Три человека, имеющие разные обязанности, спаянные настоящей боевой дружбой, составляют одно целое.

Есть ли в нашем экипаже такая дружба? Да, есть! Командир экипажа - наш старший товарищ. Я не называю его по имени и не говорю ему «ты», но тем не менее [48] мы друзья. Я знаю, что где-то в Челябинске живут сейчас его жена и дочь, эвакуированные из Харькова. Старший лейтенант радуется каждой весточке из дому, Я искренне радуюсь вместе с ним, когда на его имя приходит письмо.

Ему было известно, что я потерял связь с матерью и не знал, осталась она в оккупированном Донбассе или успела выехать на восток. Командир несколько раз тайком от меня писал по различным адресам, наводя о ней справки. И как искренне он поздравлял меня, когда после освобождения Донбасса оказалось, что мать жива, я мы стали переписываться.

Я знаю, он строг. Нарушения дисциплины не простил бы мне никогда, несмотря на то, что привязан ко мне больше, чем к другим.

Штурман не похож на командира. Это балагур, весельчак, любитель песен и музыки. Первое время мне казалось, что командир недолюбливает штурмана и не особенно верит в его познания и опыт: Гостев совсем недавно пришел в полк из военной школы. Но вскоре он проявил себя знающим и вдумчивым штурманом. Во всех вылетах Гостев сбрасывал бомбы точно на цель, умел быстро произвести нужные расчеты. Гостев страдал малярией. Иногда перед вылетом неожиданно начинался приступ. Тогда под палящими лучами солнца он кутался в меховой комбинезон и мучительно трясся, стуча зубами. На предложения командира лечь в госпиталь неизменно отвечал шуткой:

- Холодно, это не беда. Буду дрожать до тех пор, пока согреюсь.

Когда у штурмана начинался приступ, командир заботливо накрывал его своей шинелью, доставал из кармана хину, которую всегда носил при себе, и протягивал таблетку.

Нет, дружили мы крепко. Эта была настоящая боевая дружба, без которой нельзя в бою.

…Самолет шел на небольшой высоте. Теперь до аэродрома рукой подать. Я уже предвкушал, как сниму жаркий ватный комбинезон и унты. Хорошо бы сейчас окунуться в холодную воду, поплавать!

Справа по курсу нашего самолета показался истребитель. Я доложил командиру и стал наблюдать за ним. Самолет развернулся и нырнул в облака. Теперь никаких сомнений [49] не оставалось - это был враг. Заметил или не заметил?

Но фашист заметил наш бомбардировщик. Через несколько секунд он появился из облаков и понесся на нас сверху. Опасность была велика. Достаточно одной зажигательной пули, и самолет, пропитанный бензинам, вспыхнет, как факел.

- Стреляй! - исступленно крикнул я штурману.