Бомбейские чудовища

Его отец, Василий Игоревич, воспылал преступной страстью к Эльзе Куприянской, но сам жениться на ней не мог, как не мог дать приличной девушке и положения в обществе. Он воспользовался тем, что Эльза обворожила сына… Не исключено, отец, желая избавится от соперничества сына и связать его обетом молчания, сам договорился в деревеньке о тайном венчании! А после убрал за немалую мзду следы сговора со священником и отправил Эльзу в Петербург… Вот почему она скрывается под другим именем. Живет, возможно, на субсидии отца, избегает общества. Собирается участвовать в конкурсе красоты — и именно для встреч с ней приезжает в столицу отец! А не для того, чтобы сына воспитывать…

Будто камень свалился с души юного журналиста. Горько ему было. Горько. Но и спокойнее стало. Значит, отец грешен перед сыном — это хорошо. Значит, сам Самсон не виноват перед Эльзой, а Эльза перед ним виновата. Если брак был инсценированным, тогда и измена с евангелическими сестрами не считается — что тоже хорошо. Но все же, как могла эта милая ласковая женщина предпочесть ему, молодому, сильному, красивому, — полуоблезлого, оплывшего старика?

— Эй, Самсон, дружище, слезай, — услышал стажер, — приехали.

Сани стояли у сияющего огнями парадного крыльца Благородного собрания.

Фалалей расплатился, и журналисты устремились внутрь, в теплый зев парадной. В холле толклись какие-то не слишком презентабельные личности. Между ними лавировал лысый человек во фраке.

— Господа, господа, расходитесь, — повторял он как заведенный, — я уже сообщил вам все, что знаю. Победительницу объявят послезавтра к полуночи.

— А где мы возьмем фотографии претенденток? — послышались недовольные голоса.

— Господа, по условиям конкурса претендентки имеют право сохранять инкогнито до самого финала. Скажу одно, все они прелестны. Есть и жены служащих, и актрисы. Билеты уже раскуплены. В конкурсе пожелала принять участие и одна иностранная подданная, — не далее двух часов назад для нее абонировал ложу под номером четыре ее антрепренер.

— Имя! Имя! — пронырливый народец обступил лысого тесным кольцом.

— Имени не знаю, — хитро улыбнулся тот, — а псевдоним Жозефина.

Говор в холле усилился, любопытствующая публика обменивалась соображениями и домыслами, и вскоре стала потихоньку рассеиваться в пространстве.

— Эй, Самсон, господин Шалопаев, — Фалалей толкнул стажера локтем в бок, — чего задумался?

— Не знаю, — автоматически ответил тот, едва держась на ногах от страшного удара, который обрушился на его сознание.

— Жозефина, Жозефина, — задвигал губами Фалалей, — знакомое имя. Не знаешь? И чему вас только в гимназиях казанских учат? Так звали жену Наполеона! Не иначе как французская подданная! А вдруг королевских аристократических кровей? Надо бы в посольство сбегать.

— Ну уж нет, — в Самсоне все протестовало, — едва согрелся и опять на улицу?

— Да ты не бойся, не во французское посольство, — утешил его друг, — а в английское, оно ближе.

— Не хочу в английское посольство, — капризно возразил юноша, встретившись взглядом с импозантным мужчиной средних лет.

В расстегнутой шубе, тот продвигался из глубины холла к журналистам, в лице его было одновременно что-то лисье, и что-то волчье.

— Англичане и французы враги, бритты все нам разболтают про французскую Жозефину, — заканючил Фалалей, — мы больше всех узнаем, а потом сведения другим продадим. Понимаешь?

— Господин Черепанов! — зазвучал над ними отрывистый бас, — мое почтение. И вашему юному другу тоже.

Мужчина в шубе приподнял шапку, приоткрыв пышную пшеничную шевелюру.

— А, дядя Пуд, — фамильярно хлопнул здоровяка по плечу Черепанов, — чего здесь поделываем?

— Да вот заглянул за конфиденциальными сведениями.

— На кого ставишь?

Дядя Пуд расхохотался.

— Красавицы — не лошади на скачках. И даже не спортсмены на чемпионате. На них много не заработаешь.

— Ну, ну, дядя Пуд, ты не ленишься не только тысчонку схапать, но и рублик.

— Что есть, то есть, — согласился дядя Пуд, — деньги люблю. Выигрываю часто.

— Врешь ты все, — подзудил хвастуна фельетонист, — твои атлеты слабаки. Сколько на них ни ставишь, а все твой конкурент выигрывает.

Дядя Пуд насупился.

— Твоя правда, Фалалей. Но не все коту масленица. В среду приходи на соревнования. Фурор будет.

— Да слышал я, слышал, — скривился фельетонист, — твой конкурент обещал нового борца выставить. Имя в секрете держит. Говорит, что кличка у него Русский Слон.

— Не иначе как из Индии привез, — расхохотался дядя Пуд, — ну да в Индии жарко, а у нас холодно, так что заморским силачам несладко здесь придется. У меня-то тоже кое-что в загашнике есть. Завтра афиши развесят, и там будет мой богатырь, имя еще не определил. Как думаешь, что лучше? Невский Челубей? Или Человек-Гора?

— Илья Муромец, — усмехнулся флиртовец, — но вряд ли тебе, дядя Пуд, повезет. Сизиф ты наш.

— Посмотрим, — антрепренер запахнул шубу, — можем и поспорить. И дружок твой нас рассудит. Сколько ставишь?

— Не буду я с тобой спорить, — отмахнулся Фалалей, — мне некогда. А дружок мой тоже журналист, имей в виду, да присмотрись к нему — тоже в гимнастический зал ходит.