— Фалалей, — сказал он хрипло, — я не уверен, что мне сюда надо.
— Что за черт? — фельетонист перешел на обычный слог. — Что за капризы?
— Какие капризы? — сердито возразил Самсон. — Я всю дорогу думаю, что, когда мы уходили из церкви, я столкнулся со своим отцом.
— Вот так номер! — Черепанов присвистнул. — А откуда ты знаешь?
— Так ведь батюшка преложил опроститься кому? Василию Игоревичу. А именно так и зовут моего отца.
— Василиев Игоревичей в столице много, — рассудил Фалалей, — может и не он. Там, кажется, еще две этуали присутствовали?
Шалопаев смутился.
— Господин Либид мне говорил, что батюшка мой может развлекаться с барышнями легкого поведения.
— И я тебе это говорил! — обрадовался наставник. — Лучше не мешай ему. Или ты хочешь его разоблачить?
Самсон, подозревавший, что один из женских подолов, мелькнувших рядом с подолом отцовской шубы, мог принадлежать юбке его жены Эльзы, вздохнул.
— Хотел сначала, — признался он, — но как я ему объясню, почему я в монашеском наряде? Он-то считает, что я в университете…
— Вот что, сын мой, положись лучше на волю Божью. Пусть все идет так, как идет. Если суждено тебе встретиться с папенькой — встретишься. Если не суждено — так тому и быть. А если ты сейчас и вернешься в церковь, где гарантия, что отец твой еще там? Скорее всего, он уже отбыл в места более приятственные. И для твоего редакционного задания там материала нет. Разве твой папенька совершил преступление по страсти?
Самсон на этот вопрос не ответил, хотя и не сомневался, что папенька его, Василий Игоревич, не без греха… Но разве пошлый адюльтер — такое преступление, которое способно поразить читателей журнала «Флирт»?
— И господин Либид почему-то говорил мне, что он не хочет, чтобы я встречался с отцом.
— Фи-и-и, — протянул Фалалей, — почему-то! Да потому, что Майша ему так велела. Не хочет она тебя отпускать из редакции, ты — наше золотое перо. Ясно?
— Ясно.
— А если ясно, идем туда, куда идем, и никаких разговоров. — Фалалей приосанился и оглядел дверь, перед которой они стояли. — Сарай сараем это ателье. Ну, с Богом?
Он открыл дверь, и флиртовцы очутились в огромном помещении, напоминавшем то ли бывшую конюшню, то ли склад: обшитые досками стены, под высоченным потолком бревенчатые стропила с перекинутыми через них веревками, дощатый пол. Помещение было скудно освещено у входа, а вдали, в правом углу, сияло множество электрических лампочек. Там, около деревянного каркаса с занавесами из белого и темно-синего коленкора, трудились художники. Они ползали по полу, натягивая разрисованный холст на подрамники. Несколько декораций уже стояли вертикально. Издалека они выглядели как боярские палаты: расписан цветами и диковинными птицами пузатые колонны, низкие узорчатые своды, в искусственной стене — оконца, деленные пополам витыми колонками.
Ближе к флиртовцам, над столом, освещенным настольной лампой без абажура, склонились несколько портных — они колдовали над отрезами плотного сатина, прикладывая к ним мишуру, обрезки сутажа, атласных ленточек.
Откуда-то справа вынырнул лощеный господин с нафабренными усами и с интересом оглядел посетителей в рясах.
— Чем могу служить, честные отцы? — спросил он и, достав портмоне, вынул из него купюру, которую немедленно отправил в прорезь кружки для пожертвований. Кружку держал у груди Фалалей.
— Благодарствуйте, — поклонился очнувшийся лже-иерей, — мы бы хотели повидать господина Дранкова.
— Увы, господин Дранков уже отбыл на отдых, съемочный день закончился. После полуночи прибудет, на ночную съемку. А зачем вам мэтр?
— Говорят, он собирается снимать фильму из русской истории, — медленно проговорил фельетонист, — а наша история без благословения церкви православной никогда не обходилась.
— Вы желаете отслужить молебен за успех богоугодного дела?
— Молебен? Да, это можно обсудить, но мне хотелось бы самолично услышать от господина Дранкова, что в фильме католики не будут играть православных героев.
— В этом я могу побожиться, — ответил снисходительно усач.
— А главная героиня? — не отступал Фалалей, — разве актриса на эту роль не из Парижа привезена? Разве она не католичка?
Самсон с восхищением смотрел на своего наставника: как искусно он вел разговор, как точно вошел в роль! При слове «католичка» Фалалей размашисто перекрестился, и Самсон последовал его примеру.
— С актрисой все в порядке, — любезный усач, казалось, стремился развеять последние подозрения гостя. — Хоть она и побывала в Париже, но самая что ни на есть православная.
— А не впала ли она в ересь? — забеспокоился Фалалей. — Не прельстилась ли французским соблазном?
Усач с недоумением уставился на церковнослужителя.
— Вы хотите лично побеседовать с актрисой? — спросил изумленный служитель синема, — а разве ваш сан не возбраняет…
— Наш сан богоугодных намерений не возбраняет, — оборвал усача фельетонист. — Где она?