Бомбейские чудовища

— Вижу, пребывание в нашей камере предварительного заключения не лишает вас привычных радостей жизни, — справившись с первоначальной оторопью и опускаясь в служебное кресло, язвительно констатировал следователь.

— Вы позволите? — Сыромясов, не глядя в глаза собеседнику, выразительно взмахнул кистью руки, меж холеными пальцами которой была небрежно зажата сигара.

— Разумеется, — еще язвительнее ответил Тернов, — прошу вас быть как дома. Вы ни в чем не испытываете стеснений?

— Благодарю вас, я доволен всем, — Сыромясов надменно заколыхал двойным подбородком, — никогда еще так приятно не проводил время. Столько почтения, уважения, учтивости, готовности услужить…

— Я рад за вас, — скривился, не выдержав, Тернов, — но должен вас предупредить, что каторга — менее комфортное место.

Дон Мигель Элегантес передернул плечами, невозмутимо манипулируя серебряным ножичком для обрезания кончика сигары. Тернов сделал знак письмоводителю, и тот поспешно положил на стол начальнику уже изученную записку и лист из протокола.

— Итак, продолжим, если вы не возражаете, — произнес ледяным тоном Тернов. — В наше распоряжение попала записка, адресованная вам. Кто ее писал?

— Позвольте взглянуть.

— С превеликим удовольствием.

Павел Миронович точно рассчитанным, страшным своей медлительностью движением поднес записку к лицу задержанного. Однако из рук ее не выпускал. Напрягшись, как кошка перед прыжком, он готов был при малейшем подозрительном шевелении тотчас отдернуть записку.

Дон Мигель Элегантес с минуту безразлично бегал глазами по расплывшемуся тексту. Наконец, отвернувшись, вымолвил:

— Эта записка адресована не мне. Я ее никогда не видел. И имени моего здесь нет.

Павел Миронович, убрав важную улику на безопасное расстояние от преступника, прищурил светлые глаза, губы под пшеничными усиками растянулись в недобрую усмешку.

— Имени действительно нет, это вы правильно говорите, и я восхищаюсь вашим самообладанием. Однако записка извлечена из кармана ваших брюк. Вон они лежат на диване. Узнаете?

Следователь, подавшись вперед, не спускал испытующего взора с лица допрашиваемого. Сыромясов через плечо покосился на диван.

— Брюки не мои, и пиджак тоже.

— Очень интересно, — Павел Миронович расслабился, откинулся на спинку кресла. — Вы еще не забыли, что были арестованы в нижнем белье?

— Не забыл.

— Тогда где же находилась ваша верхняя одежда?

— Дома. Ну и в других местах.

— То есть там, где проживает ваша пассия, — подсказал Тернов, отметив про себя, что подозреваемый забыл зажечь сигару.

— В этом ничего преступного нет.

— Согласен. Однако преступное есть, и вы знаете в чем.

— Заявляю и прошу запротоколировать: никакого сговора в редакции журнала «Флирт» для получения сенсационного материала не было. Я уважаю наше издание.

Сыромясов приосанился, надул губы.

— Ваше? Но вы ведь там больше не работаете.

— Как это не работаю? — выкатил глаза обозреватель мод.

— Очень просто. Вы уволены. Так сказал мне господин Мурин, а ваш конторщик Данила подтвердил.

— Они лгут.

— С какой целью?

Сыромясов задумался.

Тернов смотрел на популярного обозревателя мод — бывшего обозревателя! — с нарастающим нетерпением. Впрочем, иногда следователь опускал взор на стол, где рядом с запиской лежал лист из протокола дознания, подписанный фамилией Забродин. Почерки на обеих бумагах, действительно, в некотором роде совпадали: буква «б» имела прямой хвостик. Павел Миронович с трудом припомнил, что человек с такой фамилией жил в «Бомбее» и приехал в тот же вечер, что и покойный Трусов. Но если именно Забродин писал записку Сыромясову, то дон Мигель должен быть с ним знаком!

— Кстати, Михаил Иваныч, — Тернов зашел с другой стороны, — прошу вас вернуть листы писчей бумаги, что мы вам выдавали. Надеюсь, ваши показания помогут нам быстрее установить истину.

Дон Мигель Элегантес непонимающе заморгал. Кажется, он испытывал некоторое смущение.

— Вы написали признательные показания? — следователь усилил напор.

— Разумеется, нет.

— Что все это значит? — возмутившись, Павел Миронович, тем не менее, осознавал, что гнев его несоразмерен пустяшности события. — Куда вы употребили казенную бумагу?

Сыромясов молчал, разминая пальцами так и не зажженную сигару. Тернов отвел взгляд от задержанного, скользнул глазами по письмоводителю: внимательно следящий за беседой письмоводитель вид имел почему-то несколько смущенный. Уж не манерой ли молодого начальника вести допрос?

— Михаил Иваныч! — рявкнул следователь, разозлившийся уже по-настоящему. — Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с господином Забродиным?

Сыромясов отшатнулся и побледнел. Губы его задрожали.

— Так вот каковы методы допросов в ваших застенках! — обиженно воскликнул он. — Мало того, что вы пытаетесь меня морально сломить, уничтожить, утверждая, что я более не являюсь сотрудником журнала «Флирт»! Так еще приписываете мне знакомство с каким-то проходимцем!

Тернов побагровел.

— Но записка эта писана рукой Забродина! И это яснее ясного даже без графологической экспертизы! А вы нагло отпираетесь!