Бомбейские чудовища

В губы склоненному Самсону ткнулась благоухающая мужская рука с перстнем, и густой баритон распорядился:

— Идите с миром, дети мои.

Уловив краем глаза движение справа, Самсон, не разгибаясь, прокрался за Кирькой и Фалалеем к выходу. Только в зальце с печкой он выпрямился и бесшумно прикрыл за собой дверь. Закрой он ее мгновением раньше, возможно, он бы успел услышать ласковый вопрос батюшки:

— Василий Игоревич, вы действительно хотели бы опроститься?

Глава 17

Павел Миронович Тернов, пунцовый, как вареный рак, сидел за своим служебным столом и не смел поднять глаз на письмоводителя. Перед следователем лежала официальная бумага, и в ней было написано: «Данным заявлением подтверждается, что миссис Смит Дарья Эдуардовна находится под защитой британской короны и всякий, кто станет препятствовать проявлению ее гражданских свобод, будет иметь дело с возмездием Ее Величества и Тайного Совета».

Тернову за свой краткий срок службы еще не приходилось видеть таких диковинных бумаг — с золотыми печатями, на тисненой бумаге с водяными знаками. И теперь, ошарашенный документом, на основании которого бесцеремонная госпожа Смит потащила зачем-то в Коломяги Лапочкина, он раздумывал о том, что, возможно, именно его нерешительность избавила Российскую империю от международного дипломатического скандала.

Разумеется, соображения высшего порядка являлись слабым утешением по сравнению с чувством унижения, которое испытывал Павел Миронович и от которого не мог избавиться. Он злился и на вездесущих англичан, и на их чопорную наглую учтивость, и на безропотность Лапочкина, и на свою растерянность.

Но злиться уже не имело смысла. Лапочкин, влекомый нетерпеливой госпожой Смит, покинул здание следственного управления, а он, Тернов, остался наедине со всеми проблемами, и решать их теперь придется в одиночку. Слава Богу, Лев Милеевич успел-таки сообщить начальнику кое-что полезное. Но именно сейчас, когда дорога каждая минута, когда предстояло совершить молниеносный бросок в расследовании умерщвления мещанина Трусова, Лапочкин был бы незаменим. А что получается… Вместо того, чтобы искать автора записки из кармана сыромясовских брюк, Лев Милеевич отправился неизвестно куда с беспокойной старушенцией! Павел Миронович с досады даже хлопнул ладонью по столу.

— Господин Тернов! — подал голос письмоводитель. — В деле имеются показания, заверенные свидетелями вчерашнего преступления. Позвольте мне осмотреть записочку и сличить почерки.

Тернов с благодарностью взглянул на вытянувшегося у столика Тихоныча, кивнул и пододвинул на край стола записку, приглашавшую Сыромясова на ночную оргию в «Бомбей».

Письмоводитель с удовлетворением просеменил к начальственному столу и, осторожно, двумя пальцами, взяв листок, вернулся в свой угол.

Дверь приоткрылась, в проеме возник курьер.

— Ваше высокоблагородие! Ваше поручение выполнено! Куда положить преступный пиджак, полученный в ломбарде?

— Развяжите и положите на диван, рядом с брюками, — велел Тернов.

Он несколько успокоился. Все-таки дело прекрасно движется и без Лапочкина. И чего он вбил себе в голову, что помощник его такой незаменимый? Про потайной ход Тернову известно. Будет установлен и автор записки. Сыромясовская одежда лежит на диване. Жаль, конечно, что результаты вскрытия по-прежнему отсутствуют. Но и так уже немало собралось фактов, способных развязать язык преступнику. Павел Миронович распрямил плечи и сухо распорядился:

— Пусть приведут Сыромясова.

К его удивлению, задержанный предстал перед ним в совершенно преображенном виде: ни затрапезных штанов, ни пиджака из лавки старьевщика на нем уже не было. В дверях стоял настоящий франт, воистину — Дон Элегантес! Брюки Тернов узнал сразу же! Именно их принесла флиртовцу его пассия! Но кто и когда прислал задержанному пиджак? Приталенный, удлиненный, из прекрасного английского трико, черно-серого цвета, с едва заметным рисунком новейшей моды, пиджак совершенно изменил фигуру журналиста — теперь дородный Сыромясов казался подтянутым, барственным. Под пиджаком переливался благородными тонами штучный шелковый жилет, из-под него выглядывала тончайшая рубашка, высокий ворот ее стягивал узенький галстук-самовяз — не какая-нибудь дешевая регата с готовым фабричным узлом, а плотного шелка, в неяркий мелкий рисунок, в тон костюму, с нарочито-скромной золотой булавкой с жемчужной головкой. Ступни арестованного облегали превосходные ботинки, в руках он держал перчатки. И все это великолепие было щедро орошено дорогущим парфюмом, — волна сладкого, умопомрачительно волнующего аромата надвинулась на Тернова. Павел Миронович даже встал и приоткрыл рот.

— Господин Сыромясов, хрипло предложил Тернов, — прошу вас, проходите и присаживайтесь.

Сыромясов не заставил себя упрашивать. Он прошествовал к указанному стулу и сел, картинно закинув ногу на ногу. Затем достал из кармана массивный серебряный портсигар, нажал рубиновую шишечку, после чего послышался мелодичный щелчок, портсигар раскрылся, и дон Мигель вальяжным жестом извлек из него сигару.