Бомбейские чудовища

— Прихожане у нас сердечные, — говорил, облизываясь и причмокивая, Кирька, — чего только не нанесут. Деликатесов нету, а сыт каждый день.

Самсон после сладкой наливки съел пирожок, но все остальное аппетита у него не вызывало: соленые грибочки, вареные яйца, квашеная капуста, черный хлеб…

— Ты, Самсон Васильевич, ешь, не привередничай, — велел с набитым ртом Фалалей, — тут скоромного не найдешь. Разве что требуха, да и та редкость. И жизнь христианская должна в воздержании проходить. Верно, Кирька?

— Воистину так, — согласился фалалеевский дружок, вновь наполняя стаканы. — Вы бы лучше рассказали мне, где это вы так изгваздались.

Фельетонист, похохатывая, живописал историю своих чудовищных приключений, в которой он представал настоящим героем. Кирька слушал его с горящими глазами. Самсон был менее словоохотлив, но и его похождения пришлись церковнослужителю по вкусу. Самсон, завершив изложение своей одиссеи, вздохнул и повернулся к наставнику:

— Фалалей, а вторник-то уже кончается.

— Сам знаю, — нахмурился фельетонист, покусывая нижнюю губу, — конкурс красоты завтра. А я еще Жозефинку не нашел.

— А что мне делать с преступлением по страсти? — жалобно вопросил Самсон. — Я же не знаю, о чем писать. Какая страсть? Где преступление? Не пьяные же грузчики, избившие меня неизвестно за что?

— Это простое хулиганство, — вклинился Кирька, — вот если бы вы, Самсон Васильевич, избитый ими и брошенный замерзать на невский лед, отдали Богу душу, тогда было бы преступление.

— Что ты глаголешь? — вскинулся Фалалей. — Тогда бы Самсончик уже ничего не мог написать!

— А Родиона вашего с Гагаринского буяна я знаю, — неожиданно признался отец Киприан, — он в нашу церковь захаживает. Дважды уже был, жен хоронил. Говорят, бил их смертным боем. Сейчас третья у него, хотите посмотреть? Стоит в храме, вымаливает себе скорую смерть. И папашка у него таков же был, битюг битюгом. Да зарезали его дружки, упокой Господи душу его.

Кирька неожиданно всхлипнул, перекрестился и выскользнул из ризницы.

— Странно, — заметил равнодушно Фалалей, — мне это не нравится.

— И мне тоже, — поддакнул согласно Самсон. — Все очень подозрительно. И особенно Лиркин.

— Лиркин ни при чем, — отмахнулся фельетонист, — ты обознался. Не мог он там быть. Он небось сидит где-нибудь в театрике, Вяльцеву слушает. А вот Розочка твоя — еще тот фрукт. Говоришь, подруга супруги сыромясовской?

— Ну, я же рассказал, обе ворковали в кофейне, — обиженно напомнил Самсон. — Как думаешь, зачем она меня обманула? И где этот проклятый гимнастический зал «Титан»?

— Это-то я знаю, — с важностью ответил Фалалей, — там меня сегодня и настиг маньяк Матвеев. Там дядя Пуд своих орлов тренирует. Хочешь, выясним у него насчет Родиона?

— Хочу?! — Самсон выкатил глаза. — Да если я не пойму хоть что-нибудь, я вообще сойду с ума.

Порозовевший Фалалей с хитрым видом наблюдал, как вернувшийся Кирька вынимал из жестяного ведерка кусочки льда, заворачивал их в льняные тряпицы, прикладывал их ко лбу и распухшей губе Самсона.

— Ну, давай, давай, исцеляйся, а ты, Кирька, не забудь и молитву-другую прочитать, а сначала телефонный аппарат отопри.

Кирька усмехнулся, оставил стажера и направился в угол к птичьей клетке, накрытой потрепанным покровцем. Когда парчовая крестообразная тряпица была снята, Самсон с изумлением увидел внутри клетки телефонный аппарат. На дверце клетки висел замочек.

— Ценность великая, — пояснил дьячок, — вот и бережем от воров. Сейчас отопру, и телефонируйте.

Фалалей расхохотался.

— Ну что, удивился, братец, — спросил он у стажера, — такого небось в своей Казани не видывал. А у нас и не такое узришь. Откуда в этой ветхой храмине телефон? Отвечаю: батюшка здешний опростился по толстовскому образцу, оставил свою семью княжескую да служит народу. Ну, а родственнички позаботились о том, чтобы был здесь телефон. Провели, иногда у Кирьки о здоровье батюшки справляются. Сам-то не желает знаться с родней. Вот так-то.

Фалалей просунул руку в дверцу птичьей клетки, исхитрился извлечь наружу трубку и завопил:

— Барышня, алло! Барышня! Соедините меня с гимнастическим залом «Титан», номер 5714.

Как только связь установилась, фельетонист, брызгая слюной, зачастил:

— Дядя Пуд, дядя Пуд, это я. Как там у вас дела? Приходил? И что? Здорово! Ты хитрец, дядя Пуд! С меня причитается! Да жив я, жив, и в безопасном месте. Значит, могу выйти на свободу? А на один вопросец не ответишь ли? Есть у тебя атлет по имени Родион? Нету? Точно помнишь? Ты ничего не скрываешь? И не было? Ну ладно, ладно, не выдумывай, ничего я не вынюхиваю. Просто встретил здесь дамочку, говорила о своем братце, якобы он в «Титане» тренируется. Вот я о тебе и вспомнил. Врала, значит. Ну ладно. Бывай, завтра приду на твой триумф.

Фалалей оторвал трубку от уха и опустил руку вниз.

— Ну что? Что? — заторопил его Самсон.