Бомбы и бумеранги

Без четверти одиннадцать послышались шаги – со стороны лебединого пруда, не скрываясь, поднимались двое. Один оступился, второй что-то раздраженно и коротко буркнул; с ровней говорят иначе, с друзьями и подавно. Загадка вскоре разрешилась – Резун-Кробатковский явился с лакеем, и это было, мягко говоря, странно.

– Вы опоздали, – удивление удивлением, а лишний раз проверить свой польский не помешает.

– Тому была причина. – Пан Амброзий приподнял цилиндр. – Вечерний листок наверняка сообщит о странном происшествии на Верхувской, оно меня и задержало. Вас не удивляет, что со мной лакей?

– В некотором роде. – Резун не только прихватил лакея, он озаботился надеть галоши, и вот тут-то Волчихин почти испугался. Того, что на старости лет уверовал в бабий вздор, а на самом деле его противник по-прежнему пан и дурак, из которого умники изготовили приманку. Возможно, с подачи англичан – эти в пошатнувшееся здоровье своей вечной помехи не верят уже лет двадцать, а тут такая оказия! Избавиться от Серги-бека, даже не запачкав перчаток. Дескать, сцепился русский с поляком, пустил по скверной привычке в ход оружие, а в просвещенных странах подобная дикость наказуема. Австрияки своей выгоды тоже не упустят – либо заявят протест, либо «войдут в положение» и начнут торговаться. Вот вам ваш впавший в помрачение герой, а вы нам в ответ что-нибудь или кого-нибудь. Хоть бы и Ратко Здравича с братьями, у вас они, точно знаем… И ведь знают, сукины дети.

– Скоро вы меня поймете, – пообещал пан.

Сергей Юрьевич отчетливо видел пальто с отворотами и холеные усы, а тень от ясновельможного была не хуже, чем от самого подполковника. Правда, и не лучше – теням нужен свет, в морось они блекнут, а в темноте мрут.

Волчихин небрежно затянулся – поддерживать разговор он не собирался. Если Резун-Кробатковский жив по-настоящему, он таковым и останется, нет – значит, нет, на это и закладывались, а вот чего хочется, так это солнца и горячего сухого ветра. И чтобы все решали ружье и выдержка, хотя выдержка решает всегда. Пан Амброзий окинул взглядом окрестности фонаря и, кажется, остался доволен.

– Антось, – велел он, – ко мне. На колени. Вот здесь! Целуй ручку.

Лакей подчинился, а чего бы не подчиниться? Паны и не такое требуют, главное, чтоб платили, а Резун по праву слыл щедрым. Антось поспешно и при этом ловко опустился в омывающую хозяйские галоши лужицу. Господин небрежно приподнял руку, слуга наклонил голову, готовясь припасть к дорогой перчатке… Что-то тоненько, почти нежно засвистело, Антось схватился за лицо, будто сдирая паутину, заорал, почти взвыл, и забился в корчах у ног все-таки упыря. Ноздри Резуна раздувались – ему нравилась агония, Волчихин же повидал слишком много, чтобы вмешиваться в то, что нельзя изменить.

Пан любовался издыхающим холопом, подполковник, насколько позволял желтоватый свет, разглядывал пана и заметил-таки, что правая перчатка у того лопнула по шву. Ответ на вопрос «как» был найден, ну а «что», Сергей Юрьевич и так понял сразу.

– Гха-а… гха… ххх! – выкашлял чуть ли ни вместе с легкими Антось, замолотил по стылой воде ногами, изогнулся, как в дикарской пляске и, наконец, умер. Резун-Кробатковский соизволил оторвать взгляд от ставшего неподвижным тела.

– Вы поняли, не так ли?

– Что вы убийца? Сие касается вас и, видимо, здешних властей. – Волчихин еще раз затянулся и бросил окурок. – Все равно будут убирать… Я не вижу при вас сабли. Раздумали рубиться?

– Сейчас узнаете!

То ли мжичка потихоньку становилась туманом, то ли фонарь над головой мерк, подтверждая, что вест-индская погань вольно или невольно гасит рукотворный свет. Раз иезуит не наврал с этим, он не должен ошибиться и в другом – свинец и сталь нечисть возьмут, а вот на серебро, осину, чеснок и крест ей, скорее всего, плевать. И то сказать, откуда в Караибском море осина?.. Вновь нежный свист на пределе слуха, как сигнал, как предупреждение, но полковник бы и так успел. Потому что ждал, потому что клинок порой может больше и пули, и молитв. Города это забыли, пески и горы все еще помнят.

Вскрик рассеченного воздуха, располовиненная мерзкая смерть, дикий вопль. Ошибки можно не бояться, остального бояться нельзя.

– А-а-а! – господин в пальто трясет покалеченной рукой. Крови нет, пальца тоже нет – эта дрянь заморская таки не делает неуязвимым!

– Не терплю змей. – Саблю подполковник отряхнул с истинно восточным шиком. Тело упыря исчезнет, но куда, черт его бей, девать слугу?

– Пан! Пан… Волчихин… – Ясновельможный валится на колени прямехонько в лужу, вот ведь погань! – Меня нельзя! Нельзя меня!.. Сергей Юрьевич, благодетель, выслушайте! Я все объясню! Как на духу… Этот пшек меня убить хотел, они же нас ненавидят, вы же слышали, что он про государя говорил! Они все тут такие, только бы нож в спину всадить! Ксендзы велят нам вредить, и из Вены тоже. Мы для них хуже индианцев черных, а все потому, что в костел их подлый не ходим… Вот и ненавидят нас, вот и хотят извести…

Бубнит, клянчит, жалуется. Как был, в шикарном пальто и галошах, только без пальца и без себя.