Бонапарты. История Французской империи

«Еще несколько часов, и меня уже не будет, но прежде чем я испущу мое последнее дыхание, я хочу чтобы все знали, – и провозглашаю это с искренностью и мужеством, которые до сегодня никогда не покидали меня, – что смертоубийство, какою бы личиною ни прикрывалось, не входит в мои правила, хотя вследствие рокового помрачения моего ума я невольно поддался увлечению и устроил покушение 14 января. Нет, политическое убийство не было моей системой, и я противоборствовал ему с опасностью для жизни как сочинениями, так и публичными действиями, в то время когда правительственное назначение давало мне возможность совершать его. Да не возлагают мои соотечественники своих надежд на систему убийств и да отвергнут ее. Пусть сознают они, вняв голосу патриота, идущего на смерть, что их искупление должно быть достигнуто путем самоотречения, постоянным единством стремлений и жертв, путем истинной доблести, всеми этими качествами, которые пустили уже корни в юной и деятельной части моих соплеменников и которые должны служить единственным средством к освобождению Италии, единственным средством сделать ее независимой и достойной той славы, которой покрыли ее наши предки. Я умираю, но, умирая со спокойствием и достоинством, я желаю, чтобы моя память не оставалась запятнанной злодеяниями. Что же до несчастных, пострадавших 14 января, я приношу мою очистительную жертву и прошу итальянцев, когда они приобретут независимость, вознаградить достойным образом всех тех, кому я причинил вред»¹⁹⁸.

В заключении, Орсини, не прося у Наполеона III пощады для себя, попросил ее для двух своих соучастников, приговоренных вместе с ним к смерти.

Как бы то ни было, но дальнейшие действия Наполеона III совпали со смыслом этого письма Орсини.

Всю жизнь свою, по словам его адвоката Жюля Фавра, Орсини посвятил своему отечеству – Италии, для которой он пожертвовал всеми благами жизни: счастьем ближних, собственным спокойствием и, наконец, кровью стольких невинных жертв, оплакиваемых им же первым.

Во время процесса Орсини заявил, что действовал из патриотических соображений.

– Я хотел убить императора, потому что он враг делу освобождения моей страны.

Адвокат Жюль Фавр, не бывший тогда еще ни министром, ни академиком, перед замершей аудиторией обратился с призывом обвиняемого к Наполеону III:

– Ваше Величество, прислушайтесь к голосу патриота, готового взойти на эшафот, освободите его родину!

Он и не делал попытки оправдать Орсини.

– Пусть Бог судит его, – воскликнул адвокат в конце своей речи, – за кровь, им пролитую! Но перед законом он виновен не в ней, ибо не на нее посягнул, он виновен лишь в покушении на жизнь того, кого Провидению угодно было спасти. Я не хочу просить у судей для него милости: преступление, им совершенное, должно быть искуплено, но я желаю облегчить его жизнь от нареканий будущих. Пусть вспоминают о нем не как о кровожадном злодее, а как о патриоте, ослепленном страстной любовью к отчизне¹⁹⁹.

Вся защитительная речь Жюля Фавра была построена на доказательствах благородства личности Орсини и чистоты его помыслов. В доказательство адвокат прочитал письмо, писанное подсудимым тотчас после его ареста и адресованное императору французов. Вот его содержание:

«Государь! Я уже сделал показания против себя, достаточные для того, чтобы предать меня казни. Не прошу помилования, как потому, что не хочу унижаться перед губителем свободы моей родины, так и потому, что в настоящем моем положении смерть будет моим благодеянием. Но, приближаясь к концу моего поприща, хочу сделать еще одну попытку в пользу Италии, для которой столько уже претерпел. Для поддержания нынешнего европейского равновесия необходимо сделать Италию или вполне независимой, или же еще сильнее скрепить те железа, которыми сдавила ее Австрия. Не требую у Вашего Величества содействия к освобождению страны моей; прошу только одного – не препятствовать этому освобождению, оставить Австрию одну управляться в случае могущих возникнуть событий. Умоляю Ваше Величество возвратить Италии независимость, отнятую вами в 1849 году. Вспомните, что итальянцы, и в числе их отец мой, радостно проливали кровь за Наполеона Великого. Не отвергайте же предсмертной просьбы патриота, обращенной к вам со ступеней эшафота; освободите отчизну мою, и двадцать пять миллионов благословят вас и ваше потомство»²⁰⁰.

А закончил адвокат свою речь таким обращением к суду:

– Бог произнесет свой приговор после вашего и, быть может, не откажет в своем прощении, которое люди сочтут невозможным на земле.

Общественное мнение было сломлено. Феличе Орсини стал героем. О нем говорили с придыханием. Сама императрица Евгения заявила о своем глубоком уважении к нему. И когда этот человек, принесший в жертву своей идее многих женщин и детей, поднялся на эшафот, сотни парижан залились слезами.

* * *