Бонд, мисс Бонд!

На этот раз получилось – она уснула, но сон ее был непрочным и беспокойным. Его пронизывали трассы быстрых, как пули, мыслей и расшатывало колокольное гудение дурацкого рефрена про новое место, жениха и невесту.

– Вот привязалось! – стыдясь своей внезапной зацикленности на брачной теме, посетовала пробудившаяся Оля.

И вдруг – поняла, ухватила нужную подсказку, которую так настойчиво предлагало ей подсознание.

Жених и невеста! Да!

Громов не сразу понял, что его разбудило.

В спальне было темно. Квадратное окно, которое он с вечера оставил незашторенным, смотрелось увеличенной копией главной работы Малевича. Непохоже было, что наступило утро светлого воскресного дня.

Громов похлопал ладонью по прикроватной тумбочке, нашел часы, сфокусировал взгляд на циферблате и выяснил, что светлое воскресное утро наступило пока что только в Японии и на Камчатке. На часах было три с копейками, самая что ни на есть глухая ночь. Какого черта он проснулся – непонятно!

Громов заворочался, поудобнее устраиваясь в постели, покидать которую досрочно вовсе не собирался. Матрас под ним хрустнул, и этот звук отозвался эхом у входной двери, где что-то скрипнуло.

Громов поднял голову.

– Андрей Палыч, вы не спите? – с надеждой прошелестел тихий голос.

– Кто здесь?

– Это я, Андрей Палыч, не бойтесь, – прошелестело в ответ.

Громов не испугался, просто неприятно удивился, потому что никогда не верил в существование замковых привидений, а тут к нему плыл конкретный шотландский призрак, клетчатый, как шахматная доска.

– Кто это – я? Я бывают разные! – сказал он подозрительным голосом умного Кролика из мультфильма про Винни-Пуха и сел, натянув одеяло по подбородка.

Призрак бесшумно приблизился и воплотился в растрепанную барышню, завернутую в толстое одеяло.

– Чего тебе, куколка? – неласково спросил ее Громов, имея в виду явно выраженное сходство ночной гостьи с толстой гусеницей в коконе.

– Ой, вы уже не сердитесь! – обрадовалась та, забыв, что она-то тоже обижалась и злилась. – Как хорошо!

– Не вижу ничего хорошего, – возразил Громов. – Три часа ночи! Все нормальные люди видят десятый сон, какого черта вам-то не спится? И как вы выбрались из башни? Почему Саня вас выпустил?

– Потому что он, в отличие от меня, нормальный человек и видит десятый сон, – хихикнула ночная гостья. – Андрей Палыч, вы обещали выслушать меня в любое время дня и ночи.

– Но не в любом месте и не в любом виде, – возразил Громов и потянулся за халатом. – Отвернитесь!

Он с сожалением покинул теплую постель, надел халат, сунул ноги в тапки и недовольно сказал:

– Я так понимаю, у нас с вами будет серьезный разговор, для проведения которого моя холостяцкая спальня не очень-то подходит?

– Э-э-э… да. Я думаю, нам лучше пройти в библиотеку или в кухню.

– В кухню, – выбрал Громов. – Заодно кофе выпью, чтобы глаза не слипались.

По тихому и темному ночному дому они перебрались в кухню, не перебросившись по дороге ни словом, следуя один за другим на расстоянии, не допускавшем никаких физических контактов. Несмотря на неуставную форму одежды, встреча предполагалась сугубо деловая, без лирики и интима.

Растрепанная Ольга Павловна в одеяле и босиком шествовала по ковровой дорожке с независимым и гордым видом номинантки на «Оскар». Громов окончательно проснулся и взирал на мелькавшие ниже клетчатого одеяльного края розовые пятки с мрачным раздражением. Он думал, что Оля явилась к нему с повинной, и пытался угадать: на кого же она все-таки работает?

На спецагента ФСБ, МОССАДа, английской разведки Ми-какой-нибудь, вообще любой организации серьезнее детско-юношеской банды «Тимур и его команда» Ольга Павловна решительно не походила.

Сама Оля в это время чувствовала себя Штирлицем и Мегрэ в одном приятном женском лице.

– Присядьте, Андрей Палыч, – предложила она, готовясь продемонстрировать ему свои детективно-шпионские таланты. – Хотите чаю с мятой? Он успокаивает, а мне предстоит вас неприятно удивить.

– Удивляйте, – разрешил Громов и присел на подоконник, всем своим видом показывая, что он способен перенести любой удар.

И Ольга Павловна удивила его, объявив без всяких предисловий:

– Кажется, я поняла, почему убили Марину!

Это было совсем не то, чего ожидал Громов, но он ничего не сказал, только пересел с подоконника на стул.

– «Красная метка», о которой я вам рассказывала, – никакое не проклятье. Это просто бумажки, на которых один трудный мальчик из шестого класса тренировался подделывать подписи учителей.

– А при чем тут убийство Марины?

– Я вам сейчас расскажу.

Оля налила себе чаю, открыла сахарницу. Она не тянула время, ей просто необходимо было чем-то занять руки – это удерживало ее от излишне экспрессивных жестов в духе Люсинды. Оля чувствовала, что бурной жестикуляцией и безумной мимикой Громова не убедить, с ним надо разговаривать очень спокойно.

«Как с буйным сумасшедшим», – подсказал ей внутренний голос, не забывший мгновенного и пугающего превращения культурного миллионера в жестокого деспота.

– Помните, вы рассказывали мне, что Марина была отчаянно влюблена в одного парня?

– В Ивана.