Бонсай

Мы уже выпили несколько бутылок вина. Вино отодвигает расставание, однако не создает спасительной легкости. В итоге мы оказываемся в пабе, где шум мешает нашей беседе. Пьем у бара и не пьянеем. Смотрюсь в зеркальную стену со стройными рядами бутылок, красивые этикетки на которых — миниатюрные произведения искусства. Впадаю в эстетическое забвение. М. обращает мое внимание на тот факт, что я опоздала на последнюю „ракету“, и предлагает переночевать у них с женой. Она недавно родила сына. К его дому в северном предместье мы идем пешком и доходим до него часам к трем ночи. Молодая жена захлопывает дверь перед нашими носами и накидывает цепочку. Желая попасть внутрь, М. кричит в щель для почты, описывая ситуацию во всей ее невинности, а затем сам стелит мне на кожаном диване. Лежа в чужой гостиной, жду утра. Ухожу до того, как хозяева проснулись.

Пятница, 28 сентября. День четвертый. Стефан призывно машет мне из спальни. Лежа в постели, он говорит по телефону. Потухшие глаза странно не соответствуют энергичному голосу. „В выходные я занят, но мы встречаемся в понедельник, в девять утра. Пожалуйста, подготовь все. Вычеркни „разное“. Я не рассчитываю провести там весь день. Ухожу в отпуск после обеда. Я убрался на письменном столе. Нет, на дачу не еду. В случае, если тебе надо будет со мной связаться? Там, куда я отправлюсь, телефона нет. Нет ничего настолько важного, что не может подождать до моего возвращения. Когда? Через несколько недель, думаю. Будь здорова“.

Он кладет трубку и совсем другим, тонким и раздраженным голосом жалуется на некомпетентность секретарши и ее неумение справиться с ситуацией. Она никоим образом не облегчает его напряженной работы. Так беспомощна, что не может самостоятельно принять даже самое незначительное решение. Я защищаю ее, говорю, что по телефону она всегда очень любезна. Но Стефана это не трогает. Он предъявляет к окружающим такие же высокие требования, как и к себе. Меня не оставляет мысль, что его скоро не станет, и я перестаю защищать секретаршу. Он живет в заблуждении, что его комедия может кого-то обмануть, что его болезнь — тайна, о которой никто не догадывается. Я внутренне плачу при мысли о том, что таким образом он как раз выставляет напоказ свою слабость, отдает себя на волю презрения и пересудов подчиненных и коллег. Из-за этой своей игры в секреты он к тому же потерял много добрых друзей.

Стефан просит меня принести стакан воды, говорит, что устал и не может пойти на премьеру, его будем представлять мы с Элин. Утром он был на химиотерапии и лишился последних сил. Очень недоволен молодым врачом, который никак не мог найти у него вену. Пожаловался заведующему отделением, потребовал в следующий раз дать более опытного специалиста. Хотя, как известно, следующего раза не будет.

Остаток дня до премьеры мы выкидываем письма и бумаги. Стефан не хочет оставлять свидетельств своей личной жизни. Среди бумаг — нераспечатанные письма от одной женщины-политика, которая на протяжении двух лет сходила по нему с ума, но ничего не добилась. Ему это льстит, он подумывал уступить ее домогательствам, но слишком уж она неженственная: резкий голос, короткие волосы и этот вечный брючный костюм со слишком широкими ватными плечами.

Несмотря на свое бесконечное терпение, я чувствую укол ревности. Может, наша любовь — плод фантазии? Может, я в той же степени, что и Стефан, — жертва чудовищного самообмана? Я не могу справиться со своими чувствами, они тонут в жуткой неизбежности насущных дел: письма проворно исчезают в черном мусорном мешке, письменный стол мало-помалу пустеет.

Приношу из кухни влажную тряпку. Перед отбытием Стефан хочет не только разобрать все вещи, но и прибраться. Не желает оставлять следов. Я протираю стол. Настольную лампу и стул. Тру все сильнее. Мое существование — лишь в движениях руки. Я одновременно и тряпка, и вещи, которые следует освободить от пыли. Я заточена в себе, аутистская копия Стефана, его двойник, тот, кого похоронят на Вестре Кирке-гор. Не могу остановиться. Хватаюсь за тряпку, как за жизнь. Снова тру стол. Протираю ножки, все углы. По ту сторону вещей находится другой мир, больший, чем мир реальный. Я хочу в другой мир. Затеряться в великой колыбели безумия.

Меня останавливает Стефан, его достал мой приступ любви к чистоте. Он соскользнул на подушку, по одеялу рассыпан очередной ворох писем. Настаивает на том, чтобы прочитать мне одно, прежде чем все они исчезнут в мусорном мешке. Приношу большую красную диванную подушку, подложить ему под спину, чтобы он мог прислониться к стене. Выбрав из кучи случайное письмо, Стефан внезапно преображается, он выглядит сильным и энергичным. Письмо от молодой женщины. Возможно, поклонницы. Он не называет ее имени. Я бы лучше продолжила уборку, но сажусь и слушаю. Ему явно нужно отвлечься.