Бонжур, Антуан!

— Немцы отличные вояки, им ничего не стоило справиться с кучкой партизан на мосту. Вот и вся история, которой вы хотите заняться вместе с вашим президентом.

Но кажется, он промахнулся в одном слове.

— На мосту? — переспросил я. — Разве это было на мосту?

— Антуан вам лучше расскажет, как это было. — Опять он на Антуана ссылается, все же он немного смутился и помолчал, прежде чем ответить.

— Ну что ж, — я притворно вздохнул. — В таком случае придётся, как говорят, закрыть эту тему.

— Прекрасное вино, — сказал он, берясь за бутылку. — Редкостная «вдова Клико», вы чувствуете её букет?

— Прекрасный букет, — подхватил я. — Давно не пил такого замечательного вина. Правда, — продолжал я задумчиво, как бы размышляя вслух, — отряд ведь не мог существовать сам по себе. У них наверняка были связные, посыльные, которые находились вне отряда. Не так ли? — я повернулся и глянул на него в упор.

— Ваша идея не лишена остроумия, — ответил он, помедлив. — Недаром французы говорят: ищите женщину. В отряде действительно был связной, вы улавливаете мою мысль?

— Не связной, а связная, так?

— После войны, когда англичане вручали нам медали за сотрудничество с ними, я видел эту женщину. Она получала свою награду.

— Как её зовут? — быстро спросил я.

— Разумеется, её называли как-то, когда она подходила к столу, — он посмотрел на меня, и в глазах его мелькнула еле уловимая насмешка. — Я просто не запомнил. Это было в льежской ратуше. Огромный зал, множество людей, военный оркестр — как тут запомнишь? И разве мог я предположить, что через двадцать четыре года ко мне заявится молодой красавец и станет требовать ответа. Но зачем он вам, мой друг? Не ворошите старое. Все это пылью покрылось. Кто ведает, возможно, вы узнаете то, что предпочли бы не знать. Мой долг предостеречь вас.

— Разве я не имею права знать?

— Увы, — он покачал головой, — вы слишком настойчивы. Но что могу я помнить? Когда мы спускались по лестнице, эта женщина сказала, что живёт в Эвае. Кажется, я даже подвёз её, хотя за бензин тогда приходилось отдавать доллары.

— И больше вы ничего не знаете о ней? — допытывался я, беря его за руку. — Вспомните, Роберт Эрастович, вы должны вспомнить.

— Ах, все это легенды, — он с усилием высвободил руку и откинулся к стене. Глаза его затуманились, плечи обмякли. То ли я его вымотал, то ли он сам осоловел от этой кислятины. — Легенды, легенды, — бормотал он как бы в забытьи. — Они выдумывают красивые легенды, но обманывают лишь самих себя…

Я легонько потряс его за плечи.

— Вспомните же, Роберт Эрастович, вспомните.

— Шерше ля фам — ищите женщину, — упоённо шептал он, и черепашья его голова качалась бессильно.

Баста, больше от него не будет проку. Я отпустил его и решительно поднялся.

— Весьма признателен вам, Роберт Эрастович, вы рассказали мне много интересного. Приезжайте на церемонию, прошу вас.

— Да, да, — он встрепенулся и тяжело встал. — Мы провели весьма содержательную беседу, — он провёл ладонью по лбу. — Ах да, воскресная церемония. Надо посмотреть, есть ли в моторе бензин.

Я невольно улыбнулся. Вот когда я раскусил его: ну и скопидом, даже на бензин жаль раскошелиться…

Я пожал его дряблую руку и направился к мотоциклу.

ГЛАВА 5

Слева раскрылись острые скалы, дорога пошла вдоль ручья.

Антуан вёл машину с изяществом. Левая рука на баранке, правая покоится на колене, готовая в любую минуту метнуться к рычагам или рулю. Лицо не напряжено, словно он и не следит за дорогой, а уселся перед телевизором. А ведь он уже отмахал с рассвета триста километров, отработал смену на своей десятитонной цистерне для перевозки кислоты.

Машина шла ходко — спортивный «рено» с одной дверцей. Мы то и дело обгоняли других, тогда Антуан поворачивался ко мне и по-мальчишески задорно подмигивал.

А я колдовал над картой, прокладывая маршрут и сличая его с местностью. До Ромушана оставалось чуть больше трех километров, а по спидометру мы уже перевалили за полсотни: они пришлись на Льеж.

Так вот где покоится отец: четыре тихие улицы, разбегающиеся от перекрёстка, двухэтажные дома с островерхими крышами, витрины тесных магазинчиков, вывески, рекламные щиты «Esso», кафе под тентом прямо на тротуаре.

И за поворотом церковь. Антуан притормаживает. А я уже выскочил, поспешно шагаю вперёд. Мелькают ряды могил, плоские плиты надгробий, кресты, гранитные глыбы, распятья.

Остановился, нетерпеливо скользя глазами по плитам. Могильное поле обширно, без Антуана мне не обойтись, и тут я сразу узнал тяжёлый светлый камень, хотя не видел его никогда. Солнце было за спиной, воздух над белой плитой дрожал, и волны этой дрожи, будто исходящие от камня, обдали меня ознобом.

Я подошёл и стал. Всё выглядело точно так, как Скворцов рассказывал. И надпись в самом деле с ошибками — не соврал специальный корреспондент. На светло-сером, расколотом на три неравные части граните вырезано: «Борис Маслов, погиб в борьбе с фашистов». И строчкой ниже: «20.VII.1944». Под датой два французских слова, которых я не понимал, Скворцов о них не говорил.