Боратынский

С минуту мы молчали. Гроза бушевала. Некоторая действительная грусть охватила меня. Я смотрел на княгиню и вдруг почувствовал, что она не будет моей. Есть невидимые волны, идущие от души к душе. По ним внезапно догадываешься, какое слово сказать, какое движение сделать, и, наконец, по ним можно не только определить истинные чувства женщины сию минуту, но и угадать, как могут развиться они в будущем. Молчание прервала она:

— Поучительная история… И удивительно напоминает ту, что я хотела рассказать вам в свою очередь… Видимо, все несчастные страсти похожи друг на друга… — Она усмехнулась. — Только мои действующие лица старше, опытнее, и чувства их глубже.

— Однако план вашей поэмы, кажется, иначе располагал героев, чем в моей исповеди, — возразил я.

— Да. Но то совсем другая повесть. Меня, после вашего рассказа, увлекает иной сюжет. — Она взглянула на меня задумчиво и слегка улыбнулась. — Итак, пусть не она, а он, не особенно усердствуя, вскружил ей голову. Пока он хладнокровно обдумывал замыслы ее обольщения, ее душа разгоралась. Нечаянно ему открылось истинное положение вещей. Он был изумлен и не мог поверить ее любви. — Она говорила, как будто затрудняясь, делая короткие паузы после каждой фразы, и я не мог понять, что это: следствие внутреннего волнения или тем самым она дает себе мгновение на обдумывание точных слов для следующего периода. -

Наконец, недоверие его растаяло. Голова его тоже закружилась, и наша героиня упала к нему в объятия. Все уловки были отброшены. Она любила его страстно, преданно, как душу, и, несмотря на свою немалую опытность, пылала как бы первой любовью. Она расцвела, как в шестнадцать лет. И вдруг стороной она узнает, что ее рыцарь не верен ей. Она требует объяснений. Он признается, что встретил ту, которая в юношеские годы подарила ему первое счастье. Она пылает гневом и гонит его. Или нет, пусть не гонит. Пусть она обнимает его колени, рыдает, осыпает мольбами. Пусть ей будет даровано еще малое время, чтобы обмануться в последний раз. И вот, наконец, он покидает ее, чтобы обвенчаться с той своей уездной поселянкой. В отчаянии она выпивает яд. А он… — Она усмехнулась. — Он женится и мирно живет в своем поместье. Что? Какова поэмка?.. Представьте, однако, — с каким-то упрямым одушевлением продолжала она, — что главные действующие лица ныне живы, здоровы, молоды, что они не прожили пока ни одного эпизода моей поэмки и что им расскажут этот сюжет. Здесь, в беседке, расскажут. Станут ли они осмотрительнее? Примут ли меры? — И она испытующе стала смотреть на меня.

— Даже если подобное рассказанному вами могло произойти, — отвечал я, — я бы предпочел, чтобы дело не доходило до смертельной развязки… Да и вряд ли возможно, чтобы в груди вашего рыцаря снова разгорелся огонь первоначальной, еще детской любви.

— А что бы вы сделали на его месте?

Ваша героиня, верно, замужем?

Замужем. Ее муж, хотя и старее ее на двадцать лет, но до кончины ему далеко, да и совестно желать ему кончины. Он, право, un brave homme [Славный малый (фр.).]

— Хорошо. Пусть замужем. Тогда… — Я постарался мечтательно улыбнуться. — Тогда я — если бы, разумеется, верил в ее любовь — украл бы ее у этого un brave homme.

— Украл? — Княгиня засмеялась.

— А почему нет? Я молод, жизнь во мне крепка. Доходы мои с имения меньше годового жалованья министра или сенатора, но если вести жизнь умеренную, тихую и нравственную, на них вполне можно просуществовать в любой части света. За исключением, конечно, Петербурга, где в неделю останешься нищим. Но ведь не в Петербург везти избранницу сердца!..

— А дальше? Ведь вы молоды, вам нужно общество, вы хотите прославиться…

— Я?! Помилуйте! Если бы мне была дарована та именно подруга, которой я в самом деле мог бы вверить свою душу, — что мне до всей этой мишуры? — Я говорил намеренно так, чтобы речь моя могла быть понята и как косвенное признание и в то же время — как насмешка над собственной моей мечтательностью.

— Забавно! — она усмехнулась. — И вы не станете горько сожалеть о загубленной молодости, об увлечении, лишившем вас всех удовольствий? Ведь с вашей избранницей вам можно будет появляться лишь в узком кругу близких лиц, которые согласятся принимать это несчастное существо! А ваши родители, братья, сестры? Неужели они смирятся с тем, что вместо ожидаемой блестящей партии вы выбрали женщину, отныне и вовеки презираемую светом? Не лишат ли они вас доли при разделе имения? Ведь вы не делили еще имения? — Она говорила как-то уж слишком серьезно. — А законы? Разве вас не будут преследовать? Вряд ли супруг моей героини согласится с такой пропажей? Вас станут разыскивать и, разумеется, обнаружат! Нет! Cela n'est que du roman [Все это слишком похоже на роман (фр.).], как у Констана.

— Жизнь похожа на роман. В конце концов, сколь ни дорого отечество, если его законы осуждают предмет моей любви, всегда отыщется уголок земли, где оскорбленное сердце утешится. И, как говорила другая героиня, не ваша: dahin, dahin! [Туда, туда! (нем.).] — Я не менял своего иронически-элегического тона.