Боратынский

— Баратынский никогда не бывал пропагандистом слова. Он, может быть, был слишком ленив для подобной деятельности, а во всяком случае слишком скромен и сосредоточен в себе. Едва ли можно было встретить человека умнее его, но ум его не выбивался наружу с шумом и обилием. Нужно было допрашивать, так сказать, буровить этот подспудный родник, чтобы добыть из него чистую и светлую струю.

— Он не был фанатиком ничьим, ни даже самого Пушкина, несмотря на дружбу свою с ним и на похвалы, какими тот всегда осыпал его.

— Я еще вспомнила несколько литературных суждений, которые мне удалось слышать от Александра Сергеевича… после Дельвига он, кажется, больше всех любил Евгения Баратынского как человека и как поэта!

— Отчасти он обязан поэтическою славою своею Пушкину, который всегда и постоянно говорил и писал, что Баратынский чудесный поэт, которого не умеют ценить. Почти то же говорил он о Дельвиге и готов был иногда поставить их обоих выше себя. Трудно понять, что заставляло Пушкина доходить до таких преувеличений. Правда, что он называл Баратынского одним из лучших своих друзей; но дружба не могла ослепить необыкновенной его проницательности. Говорили, что он превозносил Дельвига и Баратынского, чтобы тем больше возвысить свой гений, потому что если они были необыкновенные поэты, то что же сказать о Пушкине? Может ли быть какое-нибудь сравнение между ними и им? Но я не предполагаю такой мелкой хитрости в нашем великом поэте.

— Баратынский не был с ним искренен, завидовал ему, радовался клевете на него, думал ставить себя выше его глубокомыслием, чего Пушкин в простоте и высоте своей не замечал.

Это сущая клевета.

— Я помню, когда приводили имена лучших литераторов того времени…стали говорить: Жуковской, Батюшков и Пушкин;…позже: Пушкин, Баратынской, Дельвиг.

— Доволен я собой, и по сердцу мне труд, Когда сдается мне, что выдержал бы суд Жуковского; когда надеяться мне можно, Что Батюшков, его проверив осторожно, Ему б на выпуск дал свой ценсорский билет; Что сам бы на него не положил запрет Счастливый образец изящности афинской, Мой зорко-сметливый и строгий Баратынской; Что Пушкин, наконец, гроза плохих писак, Пожав бы руку мне, сказал: "Вот это так!"

— Они были… по большей части люди с дарованиями, но и с непомерным самолюбием… Дельвиг, Кюхельбекер, Баратынский старались войти со мною в короткие отношения: моя разборчивость не допускала сближения с такими молодыми людьми; я старался уклониться от их короткости, даже не заплатил им визитов.

— Пушкин с Баратынским были не совсем еще обелены. Я, в качестве редактора журнала, боялся слишком часто показываться в обществе людей, подозрительных для правительства.

— Чем более вижусь с Баратынским, тем более люблю его за чувства, за ум, удивительно тонкий и глубокий, раздробительный. Возьми его врасплох, как хочешь: везде и всегда найдешь его с новою своею мыслью, с собственным воззрением на предмет.

— Никто более Баратынского не имеет чувства в своих мыслях и вкуса в своих чувствах.

— О гений на все роды!.. О баловень природы!.. Остер, как унтерский тесак…

— Он щедро награжден судьбой, рифмач безграмотный, но Дельвигом прославлен!

— Баратынский не ставил никаких знаков препинания, кроме запятых, в своих произведениях, и до того был недалек в грамматике, что однажды спросил у Дельвига: "Что называешь ты родительным падежом?"

— Что это за человек, мой друг! Это поистине поэтическая душа!

— Какой возвышенный ум, какая нравственная чистота, какая высота чувств.

— Неизъяснимая прелесть, которою проникнуто было все существо его, отражалась и в его произведениях.

— Однажды пришед к полковнику, нахожу у него за обедом новое лицо, брюнета, в черном фраке, бледного, почти бронзового, молчаливого и очень серьезного… Это был Боратынский.

— В залу вошли два молодые человека, один — высокий блондин, другой — среднего роста брюнет, с черными курчавыми волосами и резко выразительным лицом. Смотрите, сказали нам, блондин — Баратынский, брюнет — Пушкин.

— Его бледное, задумчивое лицо, оттененное черными волосами, как бы сквозь туман горящий пламенем взор придавали ему нечто привлекательное и мечтательное, но легкая черта насмешливости приятно украшала уста его.

— Он был худощав, бледен, и черты его выражали глубокое уныние.

— Но, несмотря на наружность, муза его была вечно игривое дитя, которое, убравшись розами и лилеями, шутя связывало друзей цветочными цепями и резвилось в кругу радостей.

— Прошел веселый жизни праздник. Как мой задумчивый проказник, Как Баратынский, я твержу: "Нельзя ль найти подруги нежной, Нельзя ль найти любви надежной?" И ничего не нахожу.

— Баратынского вечно преследовала мысль, что жениться ему необходимо; но кто же из порядочных верил ему?

— Какой несчастный плод преждевременной опытности сердце, жадное счастия, но уже не способное предаться одной постоянной страсти и теряющееся в толпе беспредельных желаний! Таково положение… большейчасти молодых людей нашего времени.