Уже
утром 6 января уездному исправнику в Балаганск было сообщено о его побеге. А днем в 12.10 в жандармское управление Иркутска полетела телеграмма исправника Киренского: «Ново-удинское волостное правление донесло, что административный Иосиф Джугашвили 5 января бежал. Приметы: 24 лет, 38 вершков, рябой, глаза карие, волосы голове, бороде — черные, движение левой руки ограничено. Розыску приняты меры. Телеграфировано Красноярскому начальнику железнодорожной полиции». На следующий день Иркутское жандармское управление информировало о его побеге Департамент полиции.У
властей не могло быть сомнения, что поимка беглеца не составит труда. Однако предпринятые поиски результатов не дали. Беглеца не удалось обнаружить ни сразу после исчезновения, ни схватить позже. Он затерялся среди кажущихся бесконечными холодных российских верст. Сбившись с ног, агенты полиции напрасно обшаривали вагоны поездов, уходящих в глубь России. И 5 марта 1904 года начальник Иркутского ГЖУ полковник Левицкий подписал розыскную ведомость, а через неполный месяц, 1 мая, его фамилия была включена в розыскной циркуляр полицейского Департамента.Версию Аллилуева о двойном побеге подтверждает еще один документ. В 1947 году М. Кунгуров писал на имя Генералиссимуса Советского Союза: «В 1903 г., когда Вы были в ссылке, село Новая Уда Иркутской губернии Балаганского уезда, то в то время жили у меня на квартире. В 1904 году я увез Вас лично в село Жарково по направлению (к) станции Тырет(ь) Сибирской железной дороги, а когда стали спрашивать пристав и урядник, я им сказал, что увез Вас по направлению в г. Балаганск. За неправильное показание меня посадили в каталажку и дали мне наказание — 10 ударов, лишили меня всякого доверия по селу. Я вынужден был уехать из села Новая Уда на ст. Зима...»
Вероятно, это и способствовало успешности побега. А также то, что, добравшись до железной дороги, Иосиф Джугашвили выехал не на запад, как предполагали его преследователи, а на восток — в Иркутск. В «столице Сибири» он остановился на квартире «Колотова, раздобыл документы и только после этого пустился в обратный путь на Кавказ».
Но пока «по высочайшему повелению» Иосиф Джугашвили совершал одиссею в замерзшую зимнюю Сибирь, на Кавказе произошли серьезные изменения. Многие из его товарищей оказались в царских застенках или выехали за пределы региона Школьный друг Иосифа Миха Давиташвили перебрался в заграничный Лейпциг. Большие аресты политических состоялись в Тифлисе с 5 по 20 января. Н.К. Крупская сообщала в письме Л. Книпович: «На Кавказе взято около 150 человек». Среди немногих знакомых, которых Иосиф застал в Тифлисе, был Миха Бочоридзе. В эти же дни он встретился и с рабочим
Дочь Сергея Аллилуева Александра пишет: «В Баку налаживали подпольную типографию. Тифлисские железнодорожники сделали для типографии печатный станок. Шрифты тоже достали тифлисцы. Перевезти это имущество в Баку поручили отцу и В.А. Шелгунову... А накануне отец зашел к одному из товарищей. К Михе Бочаридзе, — в его квартире, в домике у Верийского моста, хранился шрифт. Бабе, родственница Бочеридзе, встретила отца. ...Худощавый молодой человек показался из соседней комнаты. Бледное лицо с резким изломом бровей, карие испытующе-внимательные глаза кажутся отцу знакомыми. «Познакомьтесь, — говорит Бабе. — Это Сосо...» Скупо и коротко Сосо рассказал о том, как из тюрьмы, где он просидел много месяцев, его выслали в Иркутскую губернию, в село Уда. Оттуда решил бежать, сначала не удалось...»
Добравшись до Кавказа и мгновенно оценив обстановку, Иосиф Джугашвили ясно осознал, что оставаться в Тифлисе сразу после побега было небезопасно и единственным приемлемым вариантом в его положении было возвращение в Батум. «Мы получили письмо, — вспоминал рабочий Федор Гогоберидзе, — нам сообщали, что Сталину удалось сбежать из ссылки и что ему необходимы деньги на дорогу. Мы, все рабочие, с радостью собрали нужную сумму и отослали их, а через некоторое время Сталин приехал к нам».
Однако в Батум он приехал чужаком; люди, на которых он рассчитывал, оказались слабее, чем он предполагал, а его противники были настроены агрессивно. Верхушка батумских социал-демократов приняла его не просто неприветливо, а враждебно, и сразу же по пятам за ним устремилось ожесточенное и озлобленное ничтожество.
После потрясших Батум два года назад волнений, ареста Иосифа Джугашвили и других организаторов выступлений рабочих жизнь здесь снова текла неторопливо, однообразно. Она была заполнена мелкими дрязгами в среде городской интеллигенции, оспаривающей друг у друга право первенства как в обывательских, так и в социал-демократических кругах. С мелкими кознями, интригами, сплетнями, «передаваемыми вечером на ухо, чтобы утром об этом уже знал весь город».