Борьба и победы Иосифа Сталина

«Когда меня определили к Бесо, — вспоминает один из учени­ков Виссариона Джугашвили, Давид Гаситашвили, — среди людей нашего ремесла Бесо жил лучше всех. Масло у него дома было всег­да. Продажу вещей он считал позором». Семья имела достаток и считала себя счастливой. В эти годы Кеке занималась только до­машним хозяйством и воспитанием сына.

Ему было около двух лет, когда он серьезно заболел. Его болезнь вызвала смятение родителей, и от одной мысли о том, что она мо­жет лишиться третьего сына, Кеке не находила себе места. Мать исступленно просит Бога сохранить ее ребенка; она часто ходит молиться за его здоровье в селение Арбо, расположенное близ Гери и Мерети. Мальчик выздоравливает, и Кеке сохраняет убеждение, что Бог услышал ее молитвы.

Бесо работал много и старательно, и появившийся достаток по­зволил семье Джугашвили вскоре сменить жилье. В 1883 году они переселились на Артиллерийскую улицу. К этому времени Coco ис­полнилось уже четыре года, и вскоре сына Бесо и Кеке снова по­стигла тяжелая болезнь.

В. Пикуль отмечает: «Брейгель на картине «Слепые» увековечил ужас Европы... глаза его слепцов выжрала оспа». Россия не избежа­ла этой жуткой беды Средневековья; в период царствования Екате­рины II, переболев оспой, придворные красавицы появлялись на балах в Зимнем дворце покрытые рубцами несчастья. «С детст­ва, — писала императрица Фридриху II, — меня преследовал ужас перед оспой».

Уродовавшая человечество болезнь не щадила ни бедных хи­жин, ни дворцов королей; в семье музыканта при дворе Габсбургов оспа «выжгла глаза мальчику, и все думали, что он ослепнет... Звали этого мальчика — Вольфганг Амадей Моцарт!».

Императрица избавилась от преследовавшего ее ужаса, прибег­нув к вариоляции, которую провел приехавший из Англии Фома Димсдаль; но ни она, ни унаследовавшие ее трон российские мо­нархи не спешили спасать детей своих подданных. Поэтому спустя сто лет со времен правления «просвещенной немки» в маленьком городке Российской империи страшная болезнь истязала очеред­ного мальчика. И все-таки Coco выжил, но лицо и руки у него оста­лись рябыми.

Молилась ли Кеке во время этой тяжелой болезни сына своему Богу? Несомненно. И словно проверкой крепости ее веры, как у библейского Иова, на маленького Coco обрушивается новое несча­стье — он повредил руку. По одним свидетельствам, это произош­ло в шестилетнем возрасте, когда он катался на санках, по дру­гим — он получил травму во время борьбы. Но вследствие ушиба, полученного в детстве, позднее в медицинском заключении вождя была отмечена «атрофия плечевого и локтевого суставов левой ру­ки». Осложнение случится позже, после того, как при побеге из ссылки он попадет в ледяную полынью.

Несчастья, сыпавшиеся, как из «ящика Пандоры», на долю ма­ленького Coco, приводили к неизбежным конфликтам между ро­дителями, но были и другие причины. «Сосо, — вспоминала сосед­ка Джугашвили, — был в детстве живой, шаловливый ребенок. Я помню, он очень любил убивать птичек из рогатки».

«Опасное» свидетельство — оно может вдохновить щелкопе­ров к навешиванию на Сосо ярлыка «немилосердности». Тем более что Кеке не ругала сына за подобные шалости. «До того, как его оп­ределили в училище, — отмечала Коте Чарквиани, — не проходило дня, чтобы на улице кто-либо не побил его, и он не возвратился бы с плачем или сам кого-либо не отколотил».

Хотя трудно осудить горячо любившую сына мать за ее снисхо­ждение к его проделкам и жалость при причиненных ему обидах, но Бесо, со своей стороны, придерживался несколько иных взгля­дов на воспитание. Он считал, что Кеке балует сына и делает из него не приспособленного к жизни человека.

В Грузии всегда существовал своеобразный «культ наследника», мальчик — продолжатель рода, и гордый горец хотел видеть в сы­не-потомке достойного представителя своего народа и, безусловно, не «длиннополого попа».

Нет, Бесо не был атеистом, но он не разделял религиозного рве­ния своей супруги и не видел причин славословить Господа, прино­сящего одни несчастья на долю семьи. Женщина должна быть по­слушна своему мужу, содержать хозяйство, пока он занят делом, и смотреть за ребенком, а не «бегать по молельням». В народной фи­лософии Бесо было мало места Богу.

Возникавшие в семье разногласия касались будущего сына. Се­мен Гогличидзе вспоминал, что Бесо был того мнения, что сын дол­жен унаследовать профессию своего отца, а мать придерживалась совершенно иной позиции. «Ты хочешь, чтобы мой сын стал ми­трополитом? Ты никогда не дождешься этого! Я сапожник, и мой сын тоже должен стать сапожником. Да и все равно будет он са­пожником!» — шумел возмущенный Бесо. Не находя слов для убе­ждений и отвесив подзатыльник сыну, он шел в погребок крестно­го Якова. Ему было чем гордиться — «мастером он был знатным, и сработанные им сапоги славились в Гори».