Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени

Между тем традиции русской лингвистики до сих пор складывались так, что почти все выдающиеся русские ученые (за единичными исключениями) всячески подчеркивали необходимость беречь и развивать те особенности родного языка, которые связаны с его же умением передавать и выражать тонкие и тончайшие оттенки мыслей и чувств людей, живущих в обществе. Чтобы язык успешно справлялся с этим заданием, он должен быть исключительно восприимчивым к передаче мыслей и чувств людей. Он обязан располагать и в своей лексике, и в своей грамматике, и в своей стилистике соответствующими средствами.

Сказанное попытаюсь пояснить простым примером. В свое время Пешковский сравнивал такие два предложения: он закалывается кинжалом и он убивается бандитом. Формальная модель обоих предложений совершенно одинакова. Тем не менее орудийное значение творительного падежа кинжалом проступает явственнее в сознании говорящего на русском языке человека, чем аналогичная форма бандитом. Как тонко замечает автор, бандитом здесь не простое орудие (как кинжалом), а что-то «вроде» действующего лица. Поэтому все предложение тяготеет к иному построению: Его убивает бандит. Формально одинаковые творительные падежи (кинжалом, бандитом) функционально оказываются неравными: кинжал легко приобретает орудийное значение, бандит – нелегко. Взаимодействие формы и функции осложняет проблему и превращает формально равные отношения в отношения функционально неравные. Поэтому у Пешковского были все основания по этому поводу заметить:

«…всё дело в этих почти и как бы, на которых зиждется вся грамматика»[50].

Обратим внимание: вся грамматика зиждется на почти и как бы, т.е. на оттенках. Если лишить грамматику этой способности передавать оттенки мыслей и чувств говорящих и пишущих людей, грамматика перестанет быть грамматикой. Такова концепция Пешковского.

Таков же взгляд на грамматику (и шире – на язык в целом) был характерен для Потебни и Крушевского, для Шахматова и Виноградова, как и для многих других выдающихся ученых. Вот эту способность языка передавать оттенки некоторые поклонники Н. Хомского у нас и за рубежом спешат объявить ненужной, избыточной, бессодержательной.

Между тем такой ученый, как Шахматов, не только в грамматике и в лексике, но и в фонетике обнаруживал способность языка передавать оттенки. Устанавливая типы звуков в праславянском и в праиндоевропейском, Шахматов демонстрировал «тончайшие оттенки, существовавшие в самих типах звуков»[51]. Применительно к лексике об оттенках писал и Щерба:

«Всякое слово так многозначно, так диалектично и так способно выражать все новые и новые смысловые оттенки…»,

что исследователь все время должен быть начеку[52]. Можно без труда привести и другие свидетельства виднейших русских филологов в защиту понятия оттенка. Больше того. По мысли этих ученых, способность передавать оттенки в лексике, в грамматике, в стилистике составляет «душу» каждого развитого языка, имеющего богатую литературную традицию.

Чем чувствительнее конкретный язык к передаче тех или иных оттенков мыслей и чувств людей, говорящих на этом языке, тем, как общее правило, выше и культура данного языка, и культура людей, умеющих передать возникающие оттенки. И это вполне понятно. Как мы уже знаем, главное преимущество человека над любой, даже самой усовершенствованной машиной – это «способность оперировать с нечетко очерченными понятиями»[53]. Поэтому надо признать глубоко печальным недоразумением, что в некоторых направлениях лингвистики нашего времени понятие оттенка стало ассоциироваться не с мощью и величием литературного языка, а с его мнимой слабостью. Между тем способность языка передавать не только мысли и чувства людей, но и оттенки этих мыслей и этих чувств составляет одно из тех важнейших свойств самого языка, которое принципиально отличает его от всякой знаковой системы, от всякого искусственного «языка».

К сожалению, против понятия оттенка выступают не только прямо, но и косвенно. Например, утверждают:

«Научные труды Ломоносова написаны прекрасным русским литературным языком. Синтаксис в них почти не отличается от современного»[54].