Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени

Дело в том, что старофранцузские тексты, как и средневековые тексты на других европейских языках, обычно произносились, читались, иногда распевались и лишь позднее записывались. Это уже давно отмечалось медиевистами и компаративистами, в том числе А.Н. Веселовским[255]. Проблема имеет, однако, и лингвистический аспект. При «рассказывании» текста, когда текст произносился в расчете на слушателей, было вовсе не обязательно каждый раз повторять имена действующих лиц. Возвращаясь к тому же повествованию, к «Окассен и Николетт», можно заметить, как неизвестный рассказчик, однажды назвав по имени своих героев, затем на протяжении сравнительно длительного повествования, мог сообщать своим слушателям о том, что сделал он (Окассен) и как поступила она (Николетт). Но, как мы уже знаем, личные местоимения, ставшие с определенного периода неразлучными спутниками личных форм глагола, начали перетягивать к себе глаголы, которые и оказались на втором месте в предложении. Этот процесс, только наметившийся в эпоху создания «Окассена», оформился в языке в виде определенной закономерности к концу XVI столетия.

Так общественный фактор в широком смысле (традиция произносить или записывать тексты по-разному в разные исторические эпохи) оказал воздействие на важный процесс в исторической грамматике французского языка – на порядок слова в предложении, в частности – на место глагола в структуре простого предложения.

Я прекрасно понимаю, что приведенные соображения не решают проблемы целиком. Но все же они намечают пути ее решения. Для автора этих строк самое главное здесь в том, что приведенные соображения показывают несостоятельность такого, широко распространенного представления о языке, согласно которому его социальная природа обнаруживается не в самом языке, а лишь в социальных «институтах», с которыми соприкасается язык. Между тем подлинно научное понимание языка учит нас осмыслять социальную природу самого языка, в том числе, разумеется, и его грамматики.

Нельзя отказываться от таким образом поставленного вопроса из боязни допустить ошибки вульгарно-социологического характера. Как уже подчеркивалось, ошибки подобного рода определяются не постановкой вопроса, а способом его осмысления и освещения. Думается, что социальный фон (в самом широком смысле) отмеченного грамматического процесса и истолкованного в только что приведенном плане показывает, что понятие социального и понятие грамматического, будучи разными понятиями, вместе с тем всегда взаимодействуют (прямо или косвенно) в процессе развития самого языка[256].

Конечно, на пути подобного понимания исторической грамматики возникает множество трудностей. Они объясняются тем, что социальный фон грамматики и особенно исторических процессов в грамматике остаются почти совсем неизученными. Что же касается только что описанного процесса, то и здесь многое подлежит дальнейшему осмыслению. Так, например, хотя развитие аналитического строя наблюдалось во всех романских языках, порядок слов во французском языке оказался гораздо строже, чем, например, в испанском, итальянском или румынском языках. Сама обязательность личного местоимения перед личной формой глагола (в тех случаях, разумеется, когда перед глаголом нет имени существительного), столь очевидная в современном французском, оказывается лишь факультативной тенденцией в других романских языках. Следовательно, сам социальный фон грамматических процессов может быть более широким (распространяться на разные, прежде всего родственные, языки) и менее широким, обнаруживаться лишь в пределах грамматики одного языка.

В свое время занимаясь синтаксисом средневековых романских языков, я обратил внимание на несходное соотношение между синтаксической законченностью предложения и ситуацией более широкого контекста в старых языках сравнительно с языками нового времени. В старых языках конструкция предложения больше зависела от ситуации широкого контекста, чем в новых языках.

Здесь поясню свою мысль еще одним, но типичным примером. Во французском безымянном памятнике конца XII в., в «Рауле Камбре» постоянно находим такие синтаксические построения, которые с позиции современного языка кажутся неясными, даже двусмысленными. Между тем здесь нет никакой двусмысленности, но обнаруживаются разные синтаксические закономерности:

Fuit sʼen Ernauz brochant a asperon,
Raous lʼenchauce qui euer a de felon[257]

.