Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918.

Уже донцы сами, своими силами освободили свою столицу. По донским степям ширился казачий сполох, казаки временами одерживали значительные победы над красными и вот тогда, наконец, пришла дорогая весть: Добровольческая армия вернулась в Донскую землю и принесла донцам помощь. Но эта радость была непродолжительна. Лекарство оказалось хуже болезни. «Освободителей», как ни странно, уже никто не ждал. Добровольцы действительно пришли, но никакой помощи они нам не принесли.

Явилась толпа оборванцев: изнуренные, измученные, голодные люди, плохо одетые, многие с незажившими еще ранами, слабо вооруженные, без патронов и снарядов. Понятно даже пьяному ёжику, что с военной точки зрения Добровольческая армия являлась абсолютным нулем. Она состояла из толпы личностей, типа "Неуловимого Джо", которые как испуганные курицы бегали с места на место, туда-сюда, в поисках укрытия и пропитания.

Там все были настолько дохлые от ран и болезней, что они даже в рабы не годились. Дисциплина хромает, личный состав никудышный, а офицеры — еще хуже. В таком состоянии Добровольческая армия без предварительной, основательной реорганизации и пополнения живой и материальной силой, конечно, совершенно не была способна к серьезным боевым действиям.

Это подтвердили и ее руководители, заявив нам, что не ранее, как только через 1--2 месяца, армия сможет приступить к боевым действиям, а прежде этого, она должна отдохнуть, укомплектоваться, пополнить свою материальную часть и в этом ей снова "обязан" придти на помощь Дон. Опять нам пришлось раскрывать наши тощие кошельки, но благодарностей мы так никогда и не дождемся. И очень быстро всем сразу стало ясно: тенденция вечно прятаться за нашими спинами определилась. Таким образом, расчеты Донского командования на помощь Добровольческой армии в очередной раз не оправдались.

Однако , мы себя утешали, что возвращение Добровольческой армии на Донскую территорию все же имело некоторое моральное значение. Все войско, забыв пережитое, искренно радовалось приходу добровольцев. Те же чувства переживало и Донское командование, так как с приходом Добровольческой армии, у него исчезало чувство одиночества в борьбе с Советской властью, и рождалась уверенность, что совместными, дружными усилиями казаков и добровольцев удастся быстро справиться с большевиками.

Наличие этих данных, казалось, обеспечивало возможность установления самых тесных и дружеских взаимоотношений между Доном и Добровольческой армией. Но несмотря на такие благоприятные условия, достигнуть этого все же не удалось. Мне думается, что причина этого лежала с одной стороны в личных качествах тупоумного генерала Деникина и его ближайших помощников, а с другой -- в сложном характере командующего Донской армией генерала С. Денисова.

Надо иметь в виду, что когда Добровольческая армия вернулась на Дон, ее вожди гордились сознанием, что им удалось, несмотря на чрезвычайно трудные условия, все же сохранить остатки армии и вывести их из большевистского кольца, стремившегося задушить добровольцев. Больше того, ни тяжелые испытания Ледяного похода, ни физические и моральные страдания, перенесенные этой кучкой героев (беря во внимание дикость этих бедняг), не смогли поколебать у них безграничной любви к Родине и горячей веры в близкое ее возрождение.

Но, к сожалению, приходится засвидетельствовать и то, что первое наше общение с доморощенными руководителями Добровольческой армии, обожающими топырить губы, показало нам, что эта, я бы сказал, вполне законная гордость, отчего-то переходит у наших гостей и просителей в огромную надменность.

Уже при первой встрече с Донским Атаманом, генерал Деникин проявил чрезвычайное высокомерие. Хотя сам не имел за душей, ничего, кроме огромных амбиций, крохотной кучки верных нукеров и нескольких дырявых и вонючих кошм, но требовал для себя этот мерзавец первоочередной раздачи слонов.

Узурпатор Деникин, совершенно зверея от безденежья, говорил с генералом Красновым таким тоном, какой можно было допустить еще в отношении командира полка с ему подчиненным рядовым, или же в разговоре с нерадивым слугой, но ни в коем случае не в отношении с избранным Атаманом войска Донского, твоим природным хозяином.

Нерукопожимаемый генерал Деникин, активно нарывающийся на хорошую оплеуху или молодецкий поджопник, видимо, не хотел считаться с тем, что генерал Краснов, прежде всего, никак не подчинен ему и является представителем многомиллионного населения области, что он законно выборный народный Атаман, причем эти выборы подтверждены законным актом Круга Спасения Дона.

Грех смеяться над такими вещами, но сам Деникин был лишь очередным самозванцем, которого никто не избирал и никто не признавал. Различные же патенты и грамоты царя или же Далай-ламы можно было уже спокойно сдавать в музей.

Даже его коллега, военный атташе в Париже граф Игнатьев признал законной властью в России не Деникина или Колчака, а Советы и передал им все многомиллионные счета России во французских банках.