И зачастую, в жестокий ливень, в грязь ( а потом и в мороз и холодную вьюгу), в легких шинелишках, в дырявых сапогах и плохих шапчонках, по колено в грязи ( в снегу), иногда и без горячей пищи, шли донцы форсированным маршем по 35--55 км и, не отдохнув, прямо с похода, вступали в бой с превосходящими силами противника. И только казачья отвага да лихость -- давали нам победу.
Необходимость прикрыть на огромном фронте от вторжения красных орд все казачьи станицы -- исключала возможность, хотя бы на короткий срок отводить наши части в тыл и давать им вполне заслуженный и требуемый условиями сохранения здоровья, отдых. Все были вынуждены оставаться в боевой линии и терпеть постоянные лишения и невзгоды. Иногда у нас в рядах массово воевали даже безногие калеки и однорукие инвалиды.
Силы надрывались, люди бесконечно уставали, конский состав совершенно истрепался. Лошади ужасно отощали, копыта у них растрескались и животные совсем обессилили. «Походной рысью - все тише музыка подков, кавалерийских погибших без вести полков. Труба горниста нас отпоет за всех живых… В небесных списках нет ни своих и не чужих». На почве переутомления, начали свирепствовать эпидемические заболевания, тот же тиф или испанка. Наша армия с каждым днем таяла. Не хватало поездов и подвод, чтобы увозить с фронта раненых и больных и имелись случаи замерзания их в пути.
Борьба приобрела страшно суровый характер, тяготы войны стали невыносимо тяжелыми. Этим переутомлением воспользовались большевики и вновь усилили свою вредную агитацию, которая особенно сильна была здесь, в Воронежской губернии. Местные зачастую смотрели на нас как на природных врагов. Вернее сказать, здесь все были злобными врагами Дона.
По железным дорогам царили большевики, и у нас была огромная нужда в подвижном составе и вагонах. А разгружать имеющиеся вагоны и дальше развозить продукты и боеприпасы было некому и нечем. Не было автомобилей, а главное - людей. С людьми было особенно трудно, везде для тыловых работ для армии у нас привлекали детей 10-15 лет. Я смотрел на казачьи транспорты, ожидавшие поезда на этой захолустной станции и не понимал, как мы еще до сих пор воюем. Войско ушло сражаться в другой край, на чужбину, а вместе с ним сюда перебросили помогать ему малолетних детей.
Трогательную картину представляли собой в осеннее время эти казачьи транспорты, доставлявшие на позицию снаряды, колючую проволоку, хлеб и мясо. С оврага в овраг, с балки в балку по безграничной степи, по широкому военному шляху в сумраке короткого осеннего дня тянулись длинные обозы. Утомились лохматые лошаденки и везут тихо, упорно, точно понимая всю важность того, что они делают. Не слышно криков понукания и не хлещут бичи над ними. Некому понукать. За подводами идут девочки и мальчики -- подростки двенадцати, пятнадцати лет.
Матери и старшие сестры остались дома, заправлять хозяйством. Там без конца работы. Урожай большой, а убирать его некому. Без всякой мобилизации труда, все кто могли как один поднялись на тяжелую работу. Женщины принялись жать, возить снопы, молотить, молоть, печь хлеб для своих кормильцев, которые все поголовно ушли на фронт. Тут вдобавок семьи захватила еще и подводная повинность. Фронт ушел далеко от войска, нам потребовались транспорты...
Впереди зима, скоро ударят морозы... Как в зимнюю стужу эти дети будут возить клетки со снарядами, ящики с патронами, -- без конвоя, без защиты, в чужом враждебном краю? Их же не пощадят! По глухой степи тянулись эти грозные транспорты и детские голоса звонко перекликались над ними.
С фронта обозы тоже не идут порожняком. Везут они страшную добычу... Добычу смерти ... Везли раненых и тела убитых, чтобы похоронить их на родном погосте. Вижу очередное хмурое маленькое личико, насупившиеся юные брови, низко надвинутую барашковую шапчонку на самые глаза. Мерно шагает казачок с ноготок за скорбной телегой, на которых длинно вытянулись чьи-то тела, накрытые рогожками и грубой материей. Иногда любопытный ветер порывами приподнимает холст, и мне почудились под ним, чья-то вьющаяся мелкими завитками седая борода и рядом черные кудри казачьи.
-- Кого везешь-то, хлопчик? - поинтересовался я у мальца.
-- Да вот деда, да батьку ... Обоих вчера снарядом убило ... -- и помолчав немного, он гордо добавил:
-- На штурм они рядом шли. Ихних много побили. Наши то, слышь, броневик ихний отбили, да пушек не то шесть, не то восемь забрали. . . Две тяжелых... С лошадьми, со всем ... А вот батьку, да деда убило."
На фронте в казачьих полках стояли люди от 17 до 52 лет, но были охотники и старше. Шел на войну казак с сыном, а с ними увязывался и дед.
"Все же Вам помогать буду -- вы в бой пойдете, а я вам кашу сварю. Так-то".
И стоял дед у каши, но когда услышал, что наша взяла, что на "ура" казаки в атаку пошли, и его раззадорило. Позабыл и про кашу и пошел бить красных...