Борьба на юге

Через минуту, мы гуськом, сгибаясь от тяжести грузов, уже шагали по узким, грязным и темным закоулкам еврейского местечка, прилегающего к станции Лубны, за незнакомцем, которого, кстати сказать, успел так же рассмотреть и узнать и поручик Щеглов. После получасовой ходьбы мы достигли маленького, мрачного домика, входную дверь которого открыл наш таинственный гид, приглашая нас войти. Комната, куда мы попали, была совершенно изолирована и почти пуста. Кроме двух-трех стульев, маленького дивана, да одного стенного надбитого зеркала, в ней ничего не было. Зажженный огарок свечи уныло дополнил все убожество обстановки.

– Здесь Вы в полной безопасности, – сказал наш загадочный проводник. – Сейчас я должен идти и только утром смогу вернуться к Вам, чтобы рассказать обо всем, что произойдет на станции.

С этими словами он, сделав общий поклон, быстро скрылся.

Оставшись одни, мы осмотрелись, обменялись впечатлениями, немного взгрустнули, разочарованные, что вместо столь ожидаемого отдыха, нас постигло неприятное приключение, а затем беззаботно растянулись на полу, каждый предавшись своим мыслям.

Но, не успели мы еще крепко заснуть, как были внезапно разбужены сильной стрельбой, какая, как в первый момент нам показалось, происходила в самой непосредственной от нас близости.

Попались! Стреляли прямо в соседней комнате! Действительно, скоро не было никаких сомнений, что ожесточенная стрельба идет в соседнем с нами помещении – и судя по ее темпу и силе сразу из нескольких винтовок одновременно. Растерявшись от неожиданности, пребывая в легком ступоре, мы притаились, наспех приготовили оружие, мысленно упрекая себя, что попались на удочку и позволили какому-то проходимцу так легко себя одурачить и заманить в ловушку. Нокдаун! Но поздно пить боржоми, когда почки отвалились!

Вскоре заполошная стрельба стихла. Наступила томительная тишина, но всякий сон уже пропал. В комнате стало светать, и причудливые в начале очертания предметов стали принимать свою естественную форму. Переживаний – словно неделю мучились!

Сережа Щеглов пошел на разведку. Вернувшись, он нас обрадовал, заявив, что в местечке все спокойно и никаких, как ему показалось, большевиков тут нет. Почти вслед за ним появился и наш незнакомец. По его словам, ночная тревога была совершенно ложной. Вместо карательного большевистского отряда на станцию прибыло два казачьих эшелона, 11 Донского полка и отдельной казачьей сотни, в которые мы, как он считает, можем поместиться и спокойно продолжать наш путь дальше.

– Я знаю, – прибавил он – что ночью вы, вероятно, были встревожены стрельбой украинского караула Сичевых Стрельцов, помещавшегося в соседней с вами комнате. Вчера я забыл предупредить вас об этом: ночью же, караул, по не выясненным еще причинам, наверное спьяну, считая, что станция и часть местечка, занята большевиками, открыл частый огонь, результатом чего, из жителей было двое убито и несколько ранено.

Веселенькое дельце! В общем – цирк с конями тут обеспечен надолго. Поблагодарив нашего гида за эти сведения и за ночлег, мы все же сочли за лучшее, немедленно отправиться на вокзал и обеспечить себе возможность для дальнейшего следования.

При нашем появлении на станции, нам сразу бросились в глаза казачьи эшелоны, вокруг которых деловито возились казаки, делая уборку лошадей и совершая свой утренний туалет. Заметно было, что они держатся вблизи своих вагонов, не смешиваясь с вокзальной публикой.

Командир отдельной сотни, молодой сотник, к которому я обратился с просьбой принять меня и моих спутников в его эшелон, весьма приветливо и сочувственно отнесся ко мне, но откровенно ответил, что без предварительного согласия своих казаков, находящихся в теплушке, в которой он едет, он не может исполнить мою просьбу.

– Я уверен, Господин полковник, что они согласятся, – добавил он – тем более, что Вы – наш казак.

Его переговоры быстро увенчались успехом и через несколько минут мы уже были в теплушке, располагаясь на отведенных нам местах. В ней размещались, главным образом, казаки старики-староверы.

Никогда из моей памяти не изгладится искреннее чувство признательности и глубокой благодарности за ту заботу и трогательную услужливость, которые проявили ко мне эти рядовые казаки. С чисто отцовской заботливостью, они словно соперничая один перед другим, наперерыв старались предугадать и выполнить мое желание. Чуткой казачьей душой они инстинктивно сознавали неестественность создавшихся условий, всячески стремились смягчить суровую действительность и в то же время выказать мне особенное внимание и уважение.

Мне отвели лучшее место в теплушке, ближе к печи, принесли свежего сена, набили тюфяк, откуда-то появилось подобие подушки, вместо одеяла предложили свои тулупы. И все это делали абсолютно бескорыстно и это тогда, когда офицеры, как изгои, были предметом всеобщей, злобной травли.