Через два года в сознании вместе с комнатой Елены всплывет и слово "Крым". Сквозной коридор воспоминания.
Но так ли верно, что эта комната напомнила театральную уборную? Быть может, извечное стремление отыскивать в прошлом приметы грядущего через два года подкрасит воспоминание?
Но тогда оживет и еще одно, без чего не сложилось бы облика уборной: ощущение случайного и тягостно ненужного мужского присутствия - во всем. Боль, похожая на пощечину. Здесь неуловимо присутствовали и Марат, и неизвестный Искандер, и кто-то еще... Перейденный предел. Стало понятным взаимное неуважение, мучительно затягивающее общий узел, связавший этих людей, - оно вставало с этой постели, кое-как прикрытой темно-зеленым пледом.
К этой постели она отступила на два неверных шага, не сводя с Сережи зовущих, почти приказывающих глаз: вся ее сила ушла в их взгляд, но она не замечала, как, словно произнося беззвучно жалобу, шевелились ее задрожавшие губы.
- Нет, не подходите ближе... Я хочу... я хочу на Вас смотреть. Вы совсем, совсем мальчик... Я никогда не думала, что это...
Еще шаг - и руки сами стиснули тело, такое хрупкое, что показалось, сейчас затрещат кости, но вопреки этому испугу объятие стало еще безжалостней, привлекая все ближе - пока дыхание не захлебнулось в рассыпавшихся волосах.
- Так пахнет черный цвет...
- Твои губы... как причастие... они все могут смыть... все... Нет! Не надо... Сейчас нет времени... Не сейчас...
- И не здесь.
- Да, да... Но у нас будет время, оно у нас будет... Если ты пришел с тем, о чем говорили... Скажи, скажи мне! Честная ли это игра? Что будет, когда ваши войдут в город?..
Яркое пространство сна пронизала холодная мысль. И руки уже навсегда выпустили ее, еще такую трепещуще близкую... Она на самом деле искала защиты. И в то же время в своей власти над его душным смятением она пыталась узнать... проверить... вытянуть из него все, что он знал. И тогда все стало ясным и простым.
- Что с тобой? У тебя иней в глазах... Ты мне не ответил...
- Что мне отвечать?.. Какая честность может быть с революционным отребьем?.. Даже если сейчас эти твои Мараты и Опанасы нам нужны... Красный остается красным, даже если сейчас не время поминать его окрасочку... Войдем в город - фонарей на всех хватит, не только на бэков... Куда ты?
- Сейчас я приду. - Прежде чем выскользнуть из объятий, она на мгновение прижалась сильнее. Дверь закрылась.
Оставалось только проверить запор и подойти к окну: оно выходило во двор, и крыша ближайшего сарая давала возможность отступления.
18
- Тебе бы стоило перестать читать одно и то же по сотому разу, раздраженно уронил Некрасов, обращаясь к Тутти, забравшейся в угол дивана с неизменным "Принцем и нищим". - Понимаете, подпоручик, хотел было ее отправить к Вику - очень уж беспокойные предстоят деньки... Какое там...
- Хочу одно и то же, - словно бы не слыша последовавшей за этим фразы, отозвалась Тутти.
- Помолчи лучше.
- А контроперация уже началась? - спросил Никитенко, ставя на стол кофейную чашечку.
- Еще с утра. Как все это обернется, гадать приходится вот на этом. Некрасов взболтнул на донышке гущу. - Видели бумажки? Цветочки. Со дня на день можно ожидать ягодок.
- Да нет, Юрий Арсениевич, что до тех ягодок, думаю, Зубов преувеличил. У Чеки попросту нет таких сил - провести одновременную сеть обысков по всему городу...
- Не забывайте, они могут мобилизовать на пару ночей весь "передовой революционный пролетариат" столицы... А если еще откинуть к шутам такой незначительный предрассудок, как дипломатическая неприкосновенность посольств...
- Не посмеют.
Тяжелые портьеры наглухо закрывали окна. Яркая лампа отбрасывала ровный круг света на покрытый темной скатертью стол, на лица сидевших у стола Некрасова, Вишневского и Никитенко, на Тутти, с ногами устроившуюся на диване над раскрытой книгой... Холодный провал отделанного белым мрамором камина, мебель и складки портьер тонули в уютно-домашнем полумраке. Пахло хорошими сигарами. Только скверная и кажущаяся сейчас нелепой одежда собравшихся мужчин вносила некоторую ноту диссонанса в атмосферу этой гостиной.
"Обманчивое ощущение покоя... Как будто эти стены - границы двух миров: кроваво-бредового мира и мира тишины... Но стены - слишком слабая граница, пока она еще есть, но кажется, что ее вот-вот раздавит этот напор... И миры смешаются". - Вишневский сорвал ярлычок с вынутой им из ящика сигары.
- Где Ржевского носит? - прервал его мысли Юрий, взвинченно раздраженный уже с утра.
- А ты разве не посылал его со Стеничем и Казаровым? - спросил Вадим, откусив кончик, - А, легок на помине, однако!
Это было сказано уже вслед сорвавшейся на звонок Тутти.
Через некоторое время в гостиную вошел черноволосый молодой человек в тужурке и низко надвинутом картузе, несмотря на который Некрасов сразу же узнал Женю Чернецкого.
19