Борьба за Дарданеллы

Гамильтон в вопросе безопасности был тверд, ибо хранил горькие воспоминания о болтливости египетской прессы перед апрельским десантом. Он опасался, что его план может быть раскрыт многими способами: словоохотливым кабинетом министров Англии, греческими каиками, которые постоянно приплывали на острова с континента и ускользали назад, ранеными офицерами, которые, отправляясь на лечение в Египет, могли проболтаться в госпитале. Была даже опасность, что какой-нибудь солдат, знавший, что происходило, может попасть в плен, где турки вынудят его раскрыть рот и выдать секрет.

Ввиду всего этого план был ограничен очень узкой группой в штабе в течение июня и июля, и даже в письмах Китченеру Гамильтон был осторожен в выражениях.

В середине июля он послал острую телеграмму в штаб корпуса в АНЗАК, когда узнал, что Бёдвуд обсуждал эту тему с генералами Годли и Уолкером. «Сожалею, что вы говорили на эту тему со своими дивизионными генералами, — пишет он. — Я не информировал об этом даже Стопфорда или Байлу (французский командир корпуса, заменивший Гуро). Пожалуйста, немедленно выясните, скольким штабным офицерам каждый из них говорил о плане. Воспользуйтесь первой возможностью и скажите своим командирам дивизий, что весь план отменен. Оставляю на вас придумать причину для этой отмены. Операция должна оставаться в секрете».

Сам Стопфорд узнал о плане лишь за три недели до того, как он (план) начал действовать, и только в последнюю неделю июля Хаммерсли получил свои приказы. Стопфорд взял его с собой в поездку на эсминце к берегу, чтобы осмотреть планируемое место со стороны моря. 30 июля наконец были ознакомлены командиры бригад, а 3 августа, то есть за три дня до намеченного срока начала боя, командирам бригад и их полковникам было разрешено взглянуть на побережье с палубы эсминца. Вся другая разведка со стороны моря была запрещена, чтобы не возбудить никаких подозрений со стороны турок. И когда наконец 6 августа 11-я дивизия стала грузиться на корабли для десанта, многие из ее офицеров и в глаза не видели карты залива Сувла.

Секретность была доведена до излишества, и это оказалось не очень мудрым решением. Лиман фон Сандерс говорит, что все равно он был встревожен. В начале июля до него стали доходить слухи с островов, что неизбежен еще один десант: говорили, что на Лемносе собрано 50 000 человек и 140 кораблей. 22 июля, в тот же день, когда Гамильтон выдал секрет Стопфорду, Лиман получил телеграмму от верховного главнокомандования Германии. «Из полученных нами донесений, — говорилось в ней, — представляется возможным, что в начале августа в Дарданеллах может быть нанесен мощный удар. Не исключено, что путем высадки десанта в заливе Сарос (район Булаира) или на побережье Малой Азии. Рекомендуем экономить боеприпасы».

Сам Лиман был склонен согласиться с этим прогнозом и соответственно произвел дислокацию своих войск. Сейчас он располагал шестнадцатью небольшими дивизиями (экивалентными примерно тринадцати у Гамильтона), и три из них он разместил на Булаире, три — напротив плацдарма АНЗАК, пять — на мысе Хеллес, а остальные три — в Кум-Кале на азиатском берегу пролива. Что касается района Сувлы, британцы были весьма близки к истине в своей оценке тамошнего турецкого гарнизона. Лиман не считал этот пункт опасным, а потому разместил здесь лишь три слабых батальона, примерно 1800 человек, по периметру залива. Там не было колючей проволоки и пулеметов.

На полуострове располагались три основные турецкие группировки: войска на Булаире, на севере, под командой Фейзи-бея; войска, противостоящие АНЗАК, в центре, под командой Эссад-паши и южная на мысе Хеллес под началом Вехиб-паши (младшего брата Эссад-паши). В это время Мустафа Кемаль находился в двусмысленном положении. Как солдата Лиман его очень ценил и помог бы продвижению по службе, но при этом считал его скандалистом и трудноуправляемым. Наиболее крупная ссора произошла в июне, когда Энвер, прибыв из Константинополя с одним из своих регулярных визитов, отменил наступление на плацдарм АНЗАК, запланированное Кемалем. Он заявил, что Кемалю разрешается тратить слишком много войск, и Кемаль тут же подал в отставку. Лиману удалось восстановить между ними мир, но, когда атака завершилась полным разгромом, вспыхнули прежние взаимные обвинения. Кемаль заявил, что вмешательство Энвера расстроило его планы, а Энвер в ответ обратился к солдатам с приветствием, в котором хвалил их за то, как они сражались, несмотря на столь плохое командование ими. Это стало еще одним ярким примером «зависти и отсутствия сотрудничества, что столь характерно для турецкого генералитета». Кемаль еще раз ушел в отставку в дикой ярости и успокоился лишь тогда, когда Энвер покинул полуостров, и согласился продолжать служить в своей дивизии — старой 19-й. В августе он все еще был с ней на севере сектора АНЗАК в должности старшего дивизионного командира и не больше.