Позицию, которой Гамильтон придерживался в то время, трудно понять, потому что ныне он нарушал все правила, которые впоследствии были развиты фельдмаршалом Монтгомери в подобных операциях во Второй мировой войне. Он разрешал своим младшим командирам критиковать и изменять его план и никогда не доводил до них устно, что же точно от них требовалось делать. Вместо того чтобы держать ход сражения под своим контролем, он предоставлял генералам и бригадирам право действовать по собственному усмотрению, они должны были идти вперед, «если возможно». Точно так же Гамильтон не сумел навязать свою волю Китченеру и военному министерству. Он не хотел этих новых командиров, это были очаровательные в своем кругу люди, но они были в возрасте, и им фатально не хватало боевого опыта. Тем не менее, он согласился с их назначением. Что тогда требовалось, так это молодые командиры с закаленными войсками, но на Сувле было по-другому.
Если бы Гамильтон знал, что в его армии был такой человек с исключительными способностями, который бы как раз подошел для руководства операцией в Сувле. Это был бригадный генерал по имени Джон Монаш. Монаш остается какой-то загадкой времен Первой мировой войны, потому что, хотя Гамильтон и заметил, что это способный офицер, никто ни в Имбросе, ни на АНЗАК, ни где-либо еще не разглядел его особые качества лидера. Это был австралийский еврей уже пятидесяти лет от роду, а его достижения были просто экстраординарны: он был доктором технических наук, а также имел ученые степени в искусстве и юриспруденции. Кроме этого, глубоко разбирался в музыке, медицине и германской литературе. Военная служба для Монаша была просто хобби, но ей он отдал с воодушевлением ряд лет, а когда с началом войны пошел в армию добровольцем, ему присвоили звание полковника. Он принял бригаду в АНЗАК на берегу в апрельском десанте и с тех пор хорошо проявил себя в делах на том узком фронте, Но не поднялся выше звания бригадира.
Этому человеку вскоре суждено подняться до командования армейским корпусом во Франции, а к концу войны его расценивали как возможного преемника Хейга на посту главнокомандующего всеми британскими армиями во Франции.
«К сожалению, — писал в своих мемуарах Ллойд Джордж, — британцы не выдвинули ни одного военачальника, который бы, с учетом всех обстоятельств, более заметно подходил для этого поста (чем Хейг). Без сомнений, Монаш подошел бы, если бы ему была предоставлена возможность, но величие его способностей не привлекло внимания кабинета ни в одном из донесений (из Галлиполи. — Примеч. пер.). Трудно ожидать от профессиональных вояк радостного обнародования того факта, что, когда началась война, величайшим стратегом в армии был штатский и что их превзошел человек, лишенный их преимуществ в подготовке и учебе... Монаш был... самым сообразительным генералом во всей британской армии».
Но в августе 1915 года никто не описывал Монаша такими терминами, и вправду о нем никто ничего не слышал за пределами его узкого круга. В наступающем сражении ему поручалось лишь провести одну из колонн АНЗАК по окружной дороге на Сари-Баир.
Сам план был открыт для серьезной критики. За исключением десанта на Сувле, он не вынуждал турок к активному сопротивлению британцам. Наоборот, это британцы должны были оказывать сопротивление туркам. Главный удар предлагалось нанести по Чунук-Баиру, самому укрепленному вражескому району. И при этом удар не был сконцентрированным на широком управляемом фронте, а как раз возникла огромная скученность, в условиях которой вести бой одновременно могли лишь немногие. И бои должны вестись на самой пересеченной местности, где все и вся может пойти не по плану. Плацдарм АНЗАК был абсолютно защищен, и турки даже не питали надежду вытеснить союзников оттуда. Он представлял собой отличный учебный плац, и свежее пополнение, поступающее из Соединенного Королевства, можно было бы разместить там с задачей удерживать рубеж, пока основной удар будет нанесен не по Чунук-Баиру, а по Сувле.
К этому времени австралийцы и новозеландцы заслужили репутацию самых агрессивных бойцов на всем полуострове. В отличие от британцев и французов на мысе Хеллес, у них не было напряженных боев весь июнь и июль. Они рвались в бой, после всех этих клаустрофобных месяцев под землей они жаждали пространства, а десант на Сувле с широким фланговым охватом вокруг Сари-Баира был как раз тем предприятием, которому они бы соответствовали. Они знали местность — со своих наблюдательных постов они ее осматривали каждый день. Они знали турок, а их командиры имели за своими плечами весь опыт апрельского десанта.
Но, как видно, ни Гамильтон, ни Бёдвуд даже не анализировали этот вариант, и пришлось молодым солдатам, впервые оказавшимся на войне (да и вообще за границей), высаживаться на этот незнакомый мрачный берег и вступать в бой с подготовленным врагом, не имея ясного представления, что им предстоит делать. Чересчур много с них хотели спросить.