Борьба за Дарданеллы. Решающее сражение между Турцией и Антантой

Вангенхайма высоко ценили на Вильгельмштрассе. Не раз он останавливался на вилле у кайзера на Корфу и имел определенные полномочия говорить от имени Германии. А сейчас его задачей было льстить, превозносить и очаровывать младотурок, чтобы на политическом горизонте им не виделось ничто, кроме огромной технической мощи германской армии. Скорее всего, Вангенхайм выдвигал следующие аргументы: Россия с незапамятных времен является врагом Турции, а поскольку Россия – союзник Британии и Франции, то нечего и говорить о переходе на ту сторону баррикад. Более того, Германия намерена победить в войне. Британия может владеть морями, но битва будет идти на суше, а если в России произойдет революция, вполне возможная вещь, то Франция в одиночку никогда не устоит под сконцентрированным ударом вермахта. Единственная надежда Турции на возврат ее потерянных провинций – отвоевание Египта и Кипра у Англии, Салоник и Крита у Греции, Триполи у итальянцев, подавление Болгарии и отпор Сербии – состояла в союзе с Германией именно сейчас, когда Германия собиралась показать свою мощь.

Козырной картой Вангенхайма была Германская военная миссия. Летом 1913 года младотурки запросили такую миссию, и к началу 1914 года она прибыла в ошеломляющем количестве. Германские офицеры, техники и инструкторы вначале появлялись десятками, а затем сотнями. Они взяли под контроль завод боеприпасов в Константинополе, они управляли береговой артиллерией вдоль Босфора и Дарданелл, и они перестроили тактику и методику обучения пехоты. К августу 1914 года миссия уже смогла продемонстрировать образец своей продукции: полк турецких солдат в новой униформе и с новыми винтовками прошел гусиным шагом по парадному плацу перед восхищенной группой лиц султанского двора, кабинетом младотурок и теми послами, которые не сочли зазорным здесь присутствовать.

Лиман фон Сандерс, глава миссии и автор этих резких перемен, оказался очень удачным выбором, сделанным Германией. Это был спокойный, уравновешенный человек, внушающий авторитет образованного воина, в котором укоренилась привычка командовать. Армия была его жизнью, все остальное за ее пределами для него не существовало. Не отвлекаясь на политику, он полностью сосредоточился на вопросах тактики и стратегии. Возможно, он не был блестящей личностью, но его нелегко было вывести из равновесия, а благодаря своей великолепной подготовке, он не часто совершал ошибки. Стоило лишь увидеть его за работой, чтобы понять, почему младотурки были совершенно убеждены, что если начнется война между Германией и Австро-Венгрией, с одной стороны, и Британией, Францией и Россией – с другой, то проиграет не Германия.

Энвера явно не требовалось долго убеждать. Еще будучи военным атташе в Берлине, он оказался под сильным влиянием германского Генерального штаба, а во внушающей благоговение точности прусской военной машины и беспринципной realpolitik германских лидеров было как раз то, что удовлетворило его нужду в вере и направлении действий. Он хорошо говорил по-немецки, и, похоже, даже однообразные манеры этой страны захватили его. К тому времени он отрастил тонкие черные прусские усы с загнутыми кверху кончиками, и ему нравилась педантичная атмосфера холодной ярости на парадном плацу. Он был настроен, как сам говорил, на германизацию армии, другого пути не было.

У Талаата не было такой уверенности. Он понимал, что возрожденная турецкая армия дает им сильный козырь как против немцев, так и против Антанты, но, прежде чем лично ввязаться в дело, он предпочитал немного подождать. Он колебался, а пока он колебался, Энвер его подталкивал. Наконец в странном состоянии апатии и полустраха, которое, похоже, овладевало им во время всех его совместных дел с Энвером, он покорился. Между ними было заключено секретное соглашение, что если они вообще вступят в войну, то будут воевать на стороне Германии.

С другими членами кабинета управиться было труднее. По крайней мере, четверо из них заявили, что им не нравятся эти растущие германские посягательства и, если это приведет к втягиванию Турции в войну, они уйдут в отставку. Морской министр Джемаль все еще посматривал на Францию, где ему был оказан очень дружеский прием во время недавнего визита в Париж. Финансист Джавид не видел выхода из банкротства в случае войны. А помимо них были и другие – ни прогерманские, ни проантантовские, – которые плыли по течению в нейтральном страхе.