Борьба за мир

— А я вас тогда видел…

Коновалов не сдержал радости и, невольно расплываясь в улыбке, проговорил:

— Я так и думал: видите вы меня. Ну, а вы как: вкусили?

— Да, я потом пошел… с последними. И попал, знаете, в такое. Перепугался — ужас! Подумал: «И чего меня потащило? Бежать надо обратно». И тут же мне стало стыдно: убегу, а ваши ребята про меня скажут: «Потрепался, что пойдет в атаку, и удрал».

— Ну, и как же, вперед-то?

— Сказал себе: «Нет, меня не убьют» — и пошел. А потом вот друга встретил, Петра Макаровича.

Коновалов чуть подумал.

— Такое и с нами бывает. Дрянное это чувство — страх. Заберется мыслишка: «Убьют!» — и падаешь на землю, дрожишь весь, как сукин кот.

— А как же вы там вперед: зигзагами?

— «Нет, меня не убьют!» — такие мысли, что и у вас.

— Ну вот!.. Вишь, ты!.. И со мной подобное же… — как-то растерянно произнес Николай Кораблев.

Пока они, стоя на шоссе, разговаривали, мимо них прошла пехота, а за пехотой тянулась коляска, запряженная парой лошадей. В коляске сидел Михеев, привалясь в уголок, задрав кверху обнаженную голову. На козлах — кучер, а рядом с Михеевым — его молодой адъютант. Он заботливо придерживал комдива.

«Не убит ли?» — тревожно подумал Николай Кораблев и крикнул:

— Что с генералом?

— Спит, — тихо ответил адъютант. — Не шумите…

Но Михеев уже проснулся. Увидев себя в коляске и то, что коляска плетется в хвосте дивизии, он проворчал:

— На кой черт затащили меня в эту кошелку? Где машина?

Адъютант моментально очутился на дороге и, виновато моргая, пролепетал:

— Вы же уснули, товарищ генерал… Ну и жалко… Ведь уж сколько ночей без сна!..

Михеев недовольно крякнул, слез с коляски, размялся, проговорил:

— Ванюха такое не состряпал бы! Раз сказано: «Вперед» — значит, вперед, хотя бы и мертвого!

Он теперь всегда упрекал своего нового, еще неопытного адъютанта тем, что «Ванюха бы так не состряпал!» И адъютант, обижаясь на упреки, выработал ответ:

— Неизвестно, как бы поступил: мертвый ведь!

— Ты опять за свою песенку? Сказано: машину мне! — вскрикнул Михеев и неожиданно ласково потрепал за плечо адъютанта. — Не сердись. Это я так. А ты молодец! Люблю тебя. В Орле получишь орден. Обязательно! У Анатолия Васильевича буду просить, — и, увидав Кораблева, стесняясь, проговорил: — Ну вот, Николай Степанович, за семейным раздором вы нас застали.

В эту минуту подошла машина, в которой! сидел Егор Иванович со своими кастрюлями, самоваром. Михеев, как бы оправдывая свое раздражение, проворчал:

— Ну вот, видите, Николай Степанович, какой номерок откололи? Меня в коляску, а самовар и хурды-бурды в машину. А ну, вылетай оттуда!

— Слушаюсь, слушаюсь! — И, намеренно по-стариковски покряхтывая, боясь, что генерал выбросит все кухонное хозяйство в канаву, Егор Иванович быстро выбрался из машины.

— Садитесь со мной, Николай Степанович, — предложил Михеев. — Скоро в Орле будем.

Николай Кораблев с сожалением посмотрел на Сиволобова, расставаться с которым ему не хотелось, особенно теперь, когда близок Орел, а там, за Орлом, и село Ливни. Заметив такое, Михеев сказал:

— Садись и ты, эй, вояка!

Машина, свернув с дороги, помчалась полем, обгоняя пехоту. Михеев, внимательно посмотрев на пехотинцев и видя, как они поредели, ни к кому не обращаясь, тихо проговорил:

— Вот к чему ведет непродуманность командира. Проклятая высота, — и, подождав, добавил: — Гусев убит.

Николай Кораблев хотел было спросить: «Как же это?», но Михеев продолжал:

— Страшное с нами было. В центр прорвался немецкий танк. Мы сбежали в блиндаж. Танк — на блиндаж и давай давить. Все с потолка посыпалось. Гусев выскочил, — противотанковой гранатой танк повредил и осколком — сам убит. Жалко! Хороший человек был! — и снова, чуть подождав, борясь с одолевающим сном: — Да-а, батарея одна героически дралась. Шестнадцать пехотинцев и двадцать четыре артиллериста сдержали напор танков. Пять «тигров» подбили, сожгли… Из сорока человек в живых осталось шесть. Командарм, согласовав с Рокоссовским, на самолете выслал донесение товарищу Сталину. Просим всех наградить… Героями Советского Союза.

— И я там был, товарищ генерал, Петр Тихонович, — тихонько промолвил Сиволобов.

— Я и говорю: вояка! Глядишь, Героя получишь! — И Михеев вплоть до Орла больше ничего не сказал: склонившись на плечо к шоферу, он крепко уснул.

3

Вот и древний русский город Орел, вернее его окраина: избушки, кривенькие, чумазые улочки, разбитая дорога. Из центра еще доносятся взрывы, а тут тихо, безлюдно, даже ветер и тот какой-то ленивый. А вон горят две хатки. Николай Кораблев встрепенулся, готовый выбраться из машины, предполагая, что сейчас Михеев прикажет бойцам тушить хатки. Но Михеев, Сиволобов и адъютант — все смотрели на пожар так же, как на него смотрят в кино.

— Да как же, Петр Тихонович, избы-то горят! Тушить бы надо! — недоуменно вырвалось у Николая Кораблева.

Тот, проснувшись, вяло повернулся и грубовато сказал:

— Мы не пожарная команда, — и, тут же поняв, что обидел Николая Кораблева, мягче добавил: — Если все нам тушить, когда же воевать, Николай Степанович?