Борьба за мир

Сейчас же, опустив голову, беспредметно рассматривая уголок карты, он ответил Анатолию Васильевичу:

Вы были правы, товарищ командарм.

И, рассказав все, снова опустил голову, ожидая, что Анатолий Васильевич обрушится на него всеми своими колючими словами, но тот помрачнел, встал, прошелся туда-сюда и медленно проговорил:

Авантюристы, сукины дети! — Он остановился перед Макаром Петровичем, некоторое время рассматривал его, затем сказал: — А у тебя сердце хорошее. Только ты ему на войне не подчиняйся. Сердцу ход дадим, когда Гитлера повесим, — и спохватился: — Слушай-ка, а где у нас Николай Степанович? Не справлялся?

Нет! — буркнул Макар Петрович, радостно переживая теплые слова, только что сказанные Анатолием Васильевичем.

Ну, гостеприимные, ничего себе! И я забыл, и ты забыл. Давай-ка свяжись с Михеевым, узнай, что там с Николаем Степановичем, — а пока Макар Петрович отыскивал по телефону Михеева, Анатолий Васильевич, по-детски хвастаясь, говорил: — А хорош Михеев- то у меня стал! Горжусь! Я его обязательно до генерала доведу. Вот увидишь.

Макар Петрович, связываясь по телефону с Михеевым, скосил глаза на Анатолия Васильевича.

Ты что на меня косишься? Доведу. Непременно! Думаешь, генералами рождаются?

Макар Петрович, все так же косясь на него глазами, протянул ему трубку.

Полковник Михеев.

Но часики на столе пискнули три раза. Анатолий Васильевич качнулся к ним и, сунув трубку на рычажок, вскрикнул:

Да что же это? Опять спину подставляем? Почему нет сигнала? Почему, спрашиваю я вас? — наступая на Макара Петровича, сурово проговорил он.

Макар Петрович был взволнован не меньше его.

Может, аппарат не работает? В такую минуту возьмут да и подведут, — проговорил он и взял трубку телефона «Вече».

Нет. Аппарат работает исправно. Тогда что ж? Что это такое? Ведь вот-вот, и заработает немецкая военная машина: вся эта огромнейшая лавина людей, танков, пулеметов, минометов, самоходных пушек хлынет на русскую землю…

Анатолий Васильевич позеленел и, впервые за всю свою жизнь неумело изматерясь, выбежал на улицу. Тут он долго бегал по дороге, сопровождаемый Галушко, глотал свежий воздух, а потом снова вбежал в хату, произнося:

Ну что?.. Ничего нет?..

Угу…

И они оба уставились на аппараты… Оба, как это иногда бывает у родителей, когда их сын или дочь, умирая, издает последние вздохи. И телефон, как бы подчиняясь их взглядам, резко затрещал. Тогда они оба протянули руки к трубке, схватились за нее, но в следующую секунду Макар Петрович уступил, а Анатолий Васильевич выпрямился, готовый принять приказ.

Да. Первый, — проговорил он, весь увядая. — Ну, слышу. Слышу семнадцатого! Что? Проверяете, работает ли аппарат? Ну вас с вашим извинением, полковник Михеев! — и рывком кинул трубку на аппарат. — Чепуха! Полковник Михеев проверяет. Тоже волнуется: нет сигнала, а время бежит. Уже без пятнадцати четыре. Ничего не понимаю! — и Анатолий Васильевич, сложив руки на животе, забегал по комнате туда-сюда, круто поворачиваясь, склоняя голову то на одну, то на другую сторону.

И вдруг загудело небо. Оно загудело волнообразно. Одна, другая, третья… десятая волна гудения падала на тихую, предутреннюю землю.

Анатолий Васильевич толкнул окно, открыл, высунулся наполовину и, заглядывая в небо, не видя самолетов, определяя по гулу, произнес:

Наши… — и еще более встревоженно: — Ничего не понимаю… Почему нет сигнала?

Макар Петрович развел руками, как бы говоря: «Я тоже ничего не понимаю».

И в эту минуту дверь, тихо ухнув, отворилась и тут же затворилась. Потом еще и еще.

Началось! — сказал Макар Петрович, бледнея. — Сброшены первые бомбы…

А дверь снова заходила: ух — откроется, ух — закроется.

Прижми дверь! — крикнул Анатолий Васильевич часовому и снова высунулся в окно. — Не слышно взрывов. Только волна доходит до нас. Значит… значит, груз сбрасывают далеко от нас.

Макар Петрович хотел было что-то сказать и не успел: мощная волна подкатила к хатке, и стекла в раме задребезжали звеняще, плачуще.

«Бог войны» заработал, — наконец произнес он.

А мы?

А мы вот так! — и Макар Петрович, сев на стул, сложил руки на груди, с упреком глядя на Анатолия Васильевича, как бы говоря: «Ты, стратег!»

4

С первых дней войны между тылом и фронтом возникла непресекаемая связь: все, что случалось на фронте, независимо от официальных сведений, по каким-то своим неуловимым телеграфам немедленно проникало в тыл, вплоть до Дальнего Востока: за девять-десять тысяч километров. Так же молниеносно все из тыла проникало на фронт.