Борьба за мир

Экие доводы: чушь, ерунда! Доводы другие: вышли три генерала, а по ним стали бить из артиллерии. Вот доводы. Отыскать наблюдателя.

Это уже был приказ.

Слушаюсь, товарищ командарм, — насупившись, проговорил Макар Петрович и отправился к себе в хату.

Тут он несколько минут ходил из угла в угол, все повторяя: «Чушь, ерунда! Чушь, ерунда! Однако надо посылать. Пошлю-ка кого-нибудь», — затем приостановился и зло сказал:

Нет, надо самых хороших! Все равно ведь никого не найдут, а тот скажет: «Плохих послал!»

И Макар Петрович намеренно вызвал лучших пластунов из дивизии Михеева — Романова и Сабита. А когда те явились, начштаба, еще не остывший от разговора с командармом, гневно вскрикнул:

Зачем вас в дивизии держат? Все лезете на ту сторону, а здесь, у вас под носом, немцы наблюдательный пункт состряпали. Разыскать! Мне хоть ногтями всю землю исцарапайте, а разыскать!

Отдав такой приказ, Макар Петрович успокоился и даже заулыбался, представляя, как скоро доложит командарму: «Чушь, ерунда!»

И скандал! И вот поздно ночью Романов и Сабит через Михеева донесли начальнику штаба армии, что действительно откопали немецкого наблюдателя.

Сюда, сюда его немедленно! — боясь, как бы все это не услышал командарм, озираясь по сторонам, прокричал в трубку Макар Петрович.

Вскоре привели и немца. Это был солдатик маленького роста, полуслепой, худой до синевы, будто пропитанный синькой. Он все тер грязными руками глаза, словно в них попала пыль, и через переводчика, медленно подбирая слова, точно вспоминая их, рассказал о том, что он еще под Москвой был приговорен к расстрелу за попытку бежать на сторону красных частей, затем ему предложили выбор: виселица, или его посадят в ту самую нору, в которой он и пробыл больше года.

Врет! Врет! Год не просидишь: с голоду сдохнешь! — возразил Макар Петрович.

Немец объяснил, что продуктами его снабжали разведчики, что иногда они выводили его из норы, переправляли на ту сторону и мыли в русской бане, а потом снова сажали в нору. Ход в нору-блиндаж проделан с берега реки. По подземному окопчику надо было идти метров сто пятьдесят, затем только попадешь на место. В блиндаже стояли кровать, столик, рация и светилось несколько искусно замаскированных щелей для наблюдения.

А зачем хотел бежать к нам? — спросил Макар Петрович.

И немец ответил: он рабочий из Верхней Силезии, когда-то примыкал к партии Тельмана, за это его всюду преследовали фашисты, грозя уничтожить, поэтому он и решил бежать к красным.

Ну, а почему же потом не бежал, когда у нас тут был? Врет, стервец!

Да, товарищ генерал, — вступился Сабит, — он же на цепи сидел, как собака!

Ишь, ишь, — подражая Анатолию Васильевичу, прошипел Макар Петрович, — все разгадал! Только не умом, а сердцем: пожалел. Прикован! Дал бы нам знать, мы бы и отковали. А он дал знать, когда мы, генералы, на полянке появились.

Это перевели немцу. Тот вскинул руки, как подбитая птица крылья, и закричал, сообщая, что в тот час он был в блиндаже не один: у него сидели разведчики, и те передали о появлении на поляне трех генералов.

Действительно черт те что! — задумчиво произнес Макар Петрович и снова закипел: — Ну, а почему, когда один сидел, не дал нам знать?

Немец долго что-то вспоминал, как немой, шевеля губами, и, вдруг выкрикнув: «Камрат, камрат! А-а-а… Камрат!» — уронил голову на стол и, весь сотрясаясь, зарыдал. Рыдая, он сообщил о том, что жену с маленькой дочкой и сыном уже отправили в лагерь и его самого предупредили, что если он попытается сбежать к русским, жену, дочку и сына повесят.

Ну, вот тебе и заклепка, — поворачиваясь к Сабиту, сказал Макар Петрович. — А вы — прикован! Прикован! Есть другие цепи, невидимые, но гораздо крепче этих железных, — пройдясь по комнате, он остановился перед немцем и, узнав, что того зовут Иозеф Раушнинг, заговорил: — Вот что, Иозеф, если честный, то оправдаться надо… Работай! Арбайтр! Понимаешь? Работай! Арбайтр! Честно. Коммунизм. Тельман, — говорил он телеграфным языком, предполагая, что так его немец скорее поймет.

И тот его как-то понял: глаза засветились, на лице появилось нечто похожее на улыбку, и он, кивая головой, бормотал:

Яволь, яволь, яволь, генераль! Яволь, камрат!

Так вот что, ребята, — обратился Макар Петрович к разведчикам. — Помойте его, накормите, вина дайте… Да это тряпье с него соросьте. Кто из вас немецкий язык знает?

Романов сказал:

Понимаю я.

А вы, Сабит?

Нет, — печально ответил тот.

Плохо. Ну, с рацией умеете управляться?

Это я могу, — произнес Романов.

Узнаете наши позывные, — и, повернувшись к переводчику, Макар Петрович добавил: — Втолкуй этому, что он должен вести себя так же, как и вел… Только передавать будет то, что нам нужно. Вы и Романов направитесь вместе с ним туда жe… Держите связь только со мной. Возьмите еще двух бойцов.

А когда все из комнаты вышли, Макар Петрович вдруг со всего размаху несколько раз ударил себя ладонью по щеке, приговаривая: «Разиня! Разиня! Разиня!»

Так он наказывал себя не часто, но всегда, когда «зевал»…