Борьба за мир

На стене в хате Анатолия Васильевича висела свежая карта. На карте появились капельки, нависающие с севера и юга над Курском. К вечеру пятого июля капельки стали растекаться в разные стороны, шестого — они выросли уже в капли, а седьмого — угрожающе нависли над Курском. Макар Петрович эти капельки сначала чертил красным карандашом, затем синим, потом черным.

«Клещи», — произнес он восьмого вечером. — Я ждал, что именно здесь они выступят, — не без скрытой гордости намекнул он на тот разговор, который когда-то происходил в присутствии Николая Кораблева в хате Макара Петровича.

Анатолий Васильевич искоса посмотрел на него, понимая, что начштаба оказался в споре прав, но его кольнуло то, что вот бывший председатель райсовета разгадал намерения немцев, а не он, Анатолий Васильевич, всю жизнь военный. И, чтобы пронять Макара Петровича, он, ссылаясь на приказ, запрещающий даже разговаривать о планах, сказал:

Вам должно быть известно, что трепаться о планах не положено.

Вместе трепались, товарищ командарм.

Я не трепался. Я объяснял обстановку Николаю Степановичу.

А я вносил поправки.

Анатолий Васильевич некоторое время молчал, давя в себе неприязнь к Макару Петровичу, затем произнес:

Ты чего-то ко мне сегодня агрессивно настроен.

Устал, товарищ командарм. Прости, пожалуйста, — Макар Петрович, снова перейдя на «ты», заговорил: — Смотри-ка, товарищ командарм, а и в самом деле, что тут творится! — и зеленым карандашом «подвел» капельки на карте. — Не так воюют. Я бы не дал себя зажать в «клещи», — чуть погодя добавил он.

Ты бы. Не дал бы! Пойдем-ка лучше ночку посмотрим, товарищ начштаба, — предложил Анатолий Васильевич и первым пошел на выход, столкнувшись тут с Галушко. — Не мешай! — крикнул он ему. — Мы на минутку. Без тебя обойдется!

Позавчера через Нину Васильевну он узнал о том, что Галушко «опередил» их, и был им страшно недоволен.

Идет война, а они, как кролики: рожать надо, — проворчал он и сейчас, выходя во двор.

Небо было чистое, глубокое. И по этому глубокому небу катилась полная луна, яркая, светлая, будто раскаленная сталь. Южнее небо полыхало заревом. Зарево дрожало, тряслось, то вдруг вспыхивая, то угасая. И по этому зареву Анатолий Васильевич определил, что бои идут совсем близко, в каких-нибудь двадцати — тридцати километрах, и не только южнее, но восточнее: зарево, как серп, огибало армию Анатолия Васильевича.

Малоархангельск, видимо, взят: видишь, зарево восточнее нас? — проговорил он, обращаясь к Макару Петровичу.

Грустно, — убийственно-спокойно произнес тот. И почему-то именно вот это, убийственно-спокойно сказанное Макаром Петровичем, взвинтило Анатолия Васильевича.

«Рокоссовский занят боями, а я — переживаниями: хожу и вздыхаю. Надо произвести перегруппировку, приготовиться к встрече врага», — тревожно подумал он, шагая в хату, и только тут сказал: — Слюни распустили мы с вами, Макар Петрович. Надо позвонить Рокоссовскому, а то потом скажет: «Я воевал, а вы?» — Он взял трубку и вызвал Рокоссовского, говоря уже тоненьким голоском: — Это я, Константин Константинович. Узнаете? Рад, рад! Узнали? Двадцать — тридцать километров от нас. В тыл заходят. Что делать?

Не нервничайте. Вы старый солдат, а нервничаете.

Да я не нервничаю!

По голосу слышу: нервничаете… Мне сейчас немного некогда, Анатолий Васильевич. Скоро приеду. Чайку вот только попью. Поклон Нине Васильевне. Поняли?

Анатолий Васильевич отнял трубку от уха, долго смотрел в раковину, как бы ожидая, что оттуда снова послышится голос Рокоссовского, затем медленно, неохотно положил трубку на аппарат и вдруг тихо произнес:

Значит? Значит, выполняет план главнокомандующего.

9

И опять в ожидании потянулись тревожные дни и ночи.

Сегодня уже было одиннадцатое июля, а южнее армии Анатолия Васильевича все еще шли ожесточенные бои. Война была совсем рядом, в десяти — двенадцати километрах от Грачевки: земля, хаты, воздух содрогались беспрерывно.

Анатолию Васильевичу и всем в штабе армии было известно, что немцы к исходу восьмого июля только на участке Малоархангельск — Поныри — Гнилец потеряли до сорока двух тысяч убитыми, до восьмисот танков и самоходных орудий «фердинанд». Рокоссовский умелыми контрударами свалил «гитлеровского зверя». Но как раз Вот это-то и угрожало армии Анатолия Васильевича: смертельно раненный зверь может еще вскочить на ноги и кинуться в сторону, то есть на армию Анатолия Васильевича. В этом отношении самую большую тревогу стал проявлять Пароходов. Он за эти дни, разъезжая по дивизиям, полкам, по тылам, всех «взвинчивая», стал походить на солдата, которому сказали: «Вот сейчас ты пойдешь в бой. Будь готов!» Но удивительно спокоен был Макар Петрович.

Когда около него начинали нервничать, особенно Пароходов, начштаба стучал костяшками пальцев по столу и произносил:

После войны всем надо ехать в Кисловодск: сердца шалят.

Но сегодня расстроился и Макар Петрович.

Они — Анатолий Васильевич, Пароходов, Макар Петрович, Нина Васильевна и Николай Кораблев — сидели за столом и завтракали.