Борьба за мир

Слушаюсь, слушаюсь! — И, намеренно по-стариковски покряхтывая, боясь, что генерал выбросит все кухонное хозяйство в канаву, Егор Иванович быстро выбрался из машины.

Садитесь со мной, Николай Степанович, — предложил Михеев. — Скоро в Орле будем.

Николай Кораблев с сожалением посмотрел на Сиволобова, расставаться с которым ему не хотелось, особенно теперь, когда близок Орел, а там, за Орлом, и село Ливни. Заметив такое, Михеев сказал:

Садись и ты, эй, вояка!

Машина, свернув с дороги, помчалась полем, обгоняя пехоту. Михеев, внимательно посмотрев на пехотинцев и видя, как они поредели, ни к кому не обращаясь, тихо проговорил:

Вот к чему ведет непродуманность командира. Проклятая высота, — и, подождав, добавил: — Гусев убит.

Николай Кораблев хотел было спросить: «Как же это?», но Михеев продолжал:

Страшное с нами было. В центр прорвался немецкий танк. Мы сбежали в блиндаж. Танк — на блиндаж и давай давить. Все с потолка посыпалось. Гусев выскочил, — противотанковой гранатой танк повредил и осколком — сам убит. Жалко! Хороший человек был! — и снова, чуть подождав, борясь с одолевающим сном: — Да-а, батарея одна героически дралась. Шестнадцать пехотинцев и двадцать четыре артиллериста сдержали напор танков. Пять «тигров» подбили, сожгли… Из сорока человек в живых осталось шесть. Командарм, согласовав с Рокоссовским, на самолете выслал донесение товарищу Сталину. Просим всех наградить… Героями Советского Союза.

И я там был, товарищ генерал, Петр Тихонович, — тихонько промолвил Сиволобов.

Я и говорю: вояка! Глядишь, Героя получишь! — И Михеев вплоть до Орла больше ничего не сказал: склонившись на плечо к шоферу, он крепко уснул.

3

Вот и древний русский город Орел, вернее его окраина: избушки, кривенькие, чумазые улочки, разбитая дорога. Из центра еще доносятся взрывы, а тут тихо, безлюдно, даже ветер и тот какой-то ленивый. А вон горят две хатки. Николай Кораблев встрепенулся, готовый выбраться из машины, предполагая, что сейчас Михеев прикажет бойцам тушить хатки. Но Михеев, Сиволобов и адъютант — все смотрели на пожар так же, как на него смотрят в кино.

Да как же, Петр Тихонович, избы-то горят! Тушить бы надо! — недоуменно вырвалось у Николая Кораблева.

Тот, проснувшись, вяло повернулся и грубовато сказал:

Мы не пожарная команда, — и, тут же поняв, что обидел Николая Кораблева, мягче добавил: — Если все нам тушить, когда же воевать, Николай Степанович?

Улочки расширились, а та, по которой ехали, превратилась в настоящую широкую улицу. На заборах огромные плакаты на немецком и русском языках. Мелькают жирные слова «РАССТРЕЛ», «ЧЕРЕЗ ПОВЕШЕНИЕ» — таков язык врага. А вот и центр — небольшая площадь. Здания всюду разрушены. Развалины выглядят страшно, как оскалы черепов. Только в углу площади, среди развалин, один дом целехонек. Около него толпятся какие-то люди. Михеев приказал шоферу ехать к дому. В эту минуту где-то в стороне раздалась пулеметная очередь.

Выковыривают, — прислушиваясь к выстрелам, проговорил Сиволобов. — Фрицев из подвалов выковыривают.

Около непотревоженного дома среди бойцов Саша Плугов в полной парадной форме: грудь увешана орденами, новые в обтяжку сапоги начищены. Когда Михеев выбрался из машины и направился к дому, Саша Плугов заговорил с ним так, будто только что виделся:

Видишь ли, инфузория какая… В Орле мы. Занимай комендантский пост, генерал! Занимай скорее, не то с севера идет дивизия армии Купцианова. Займут — и мы потеряли честь армии. Если бы ты не подъехал, я бы объявил себя комендантом. Между прочим, здесь немецкий комендант стоял. Удрал, не успел взорвать. Прошу, — и, шагнув к парадному, добавил, крепко пожимая руку Николаю Кораблеву: — Здравствуйте, Николай Степанович, воин благородный: без меча и без штыка.

В парадном на лестнице ковер-дорожка. Такой же ковер-дорожка в прихожей. Во второй комнате, видимо приемной, на полу огромный разноцветный персидский ковер. Два дивана, двери прямо и вправо.

Вот тут он принимал, сукин сын, а вон там спал, а здесь, — Саша Плугов показал на комнату вправо, — допрашивал. Ох, как допрашивал! Прошу глянуть.

Комната, в которую они вошли, небольшая, видимо, когда-то была столовой: стены выкрашены коричневой масляной краской, вылеплены утки, гусь и заяц. Сейчас все забрызгано кровью. Кровь даже на подоконниках. Она засохла и отдирается, как тонкая перепрелая кожа. В углу «дыба» и железная кровать.