Борьба за обед: Ещё 50 баек из грота

Человек довольно смотрел на раскинувшуюся у ног картину. Высокий холм за спиной закрывал жилища от холодного ветра. Два длинных летних дома – мужской и женский – сейчас пустовали; шкуры с них были сняты, опорные жерди сложены, и лишь вбитые в землю кости мамонтов и лошадей, торчащие из сугробов, отмечали вытянутые контуры. Летом группу посетила смерть, один из очагов в женском – левом – доме пришлось закопать, так что и женский зимник устроили рядом с мужским, только чуть поближе к реке. Впрочем, человек не вспоминал о плохом. Он с удовольствием вдыхал холодный воздух и просто любовался видом.

Пейзаж был прост, но для знающего человека многообещающ. Чуть левее – севернее – перед сужением русла вода в реке разливалась и замедлялась в огромной запруде. По её берегам трава была выше, местами возвышались даже кривые деревца. Вроде и не такие густые заросли, но в камышах прятались изюбри и шерстистые носороги, а летом старицы кишели утками и гусями. К реке с окружающих степей собирались на водопой звери. Тебеньковали широкими копытами лошади, тянулись из морозной дали бесконечные стада северных оленей, проносились низким вихрем сутулые сайгаки. Мамонты цепочками методично бродили из степи к разливу и обратно. И везде, на каждом шагу кишели зайцы. В кустах по берегам и в заросших оврагах, в открытой степи и на склонах холмов – везде без особого труда можно было поймать ушастых зверьков.

Дети учились этому не слишком сложному искусству с малолетства, и на стоянке мясо не переводилось никогда, а тёплыми шкурками был устлан весь пол и завешаны стены.

Мужчина выдохнул густой клуб пара, взял из кучи охапку валежника и вернулся в зимник. Очаг еле тлел, но несколько человек, всё ещё спавших кругом, согревали жилище едва ли не лучше огня. Охотник сложил ветки и сел на любимое место. Приятно было ощущать руками густой мех. Отблески огня переливами гуляли по складкам палевой шкуры и блестели на белых клыках и чёрных когтях. Это была не единственная такая шкура – вторая висела над входом, на других спали товарищи, но эта была его собственной. Он очень старался, снимая её с ещё тёплой туши огромного льва. Он постарался, чтобы страшная морда и лапы остались на месте, чтобы это была не просто очередная шкура, неотличимая от бесчисленных заячьих, но дабы образ хищника сохранился в полной мощи. Чтобы каждый, увидевший зубы и когти, мог представить, кого выслеживал молодой охотник, что он увидел в буром кустарнике, что ощерилось и бросилось на него, какой раздался рык, насколько бесстрашен и непоколебим был мужчина, как тверда его рука, как надёжно его копьё.

И ему удалось: в полутьме зимника оскаленная морда действительно впечатляла. Никто не усомнится в охотничьей доблести того, кто спит на такой подстилке, и того, чья грудь украшена огромными кривыми когтями.

Мужчина ещё раз провёл рукой по ровной шерсти, взял копьё и уверенной походкой вновь вышел наружу…