Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII–XVI веках

Что дал Полоцку Свидригайло, и почему город оказывал ему столь деятельную поддержку? Попытаемся ответить на этот вопрос, рассматривая в отдельности отношение к Свидригайло и его делу каждой социальной группы полоцкого населения. Полоцк являлся центром православной епископии, средоточием многочисленных православных церквей и монастырей. Следовательно, у проправославной политики великого князя русского в Полоцке должна была быть прочная поддержка со стороны многочисленного православного духовенства. Что касается князей и бояр (а судя по материалам так называемой Полоцкой ревизии 1552 г.,[311] Полотчина традиционно являлась центром боярского землевладения), то и первые (в т. ч. упомянутые уже князья Друцкие, располагавшие крупными земельными владениями на Полотчине и Витебщине), и вторые должны были поддерживать Свидригайло, во-первых, с точки зрения защиты православного дела, а во-вторых, добиваясь отмены невыгодных для них условий Городельской унии. В 1432 и 1434 гг. Ягайло и Сигизмундом Кейстутьевичем были даны привилеи, расширившие круг лиц, которые могли пользоваться рядом прав, содержащихся в условиях Городельской унии. Некоторые исследователи полагают, что эти привилеи удовлетворили многих сторонников Свидригайло и отбили у них охоту к дальнейшему продолжению борьбы, поскольку «…русская знать добилась сословного равенства с литовской аристократией».[312] Но М. Любавский считал, что привилей 1432 г. не оказал должного эффекта. Б. Пичета отмечал «половинчатость» этого законодательного акта, А. Пресняков подчеркивал, что условия привилея 1434 г. не привели к уравнению православной к католической шляхты по важнейшему принципу — принципу занятия государственных должностей.[313] Наконец, В. Каменецкий вообще выразил сомнение по поводу освоения привилея 1434 г. в реальной правовой практике.[314] Действительно, привилей 1434 г. если и был компромиссом, то довольно невыгодным для православной знати — права занятия государственных должностей она не получила.[315] Помимо этого обращает на себя внимание и чисто географическая ограниченность привилея: он относился к территории «…наших (Сигизмунда Кейстутьевича — Д.А., Д.В.) земель литовских и русских».[316] М. Любавский толковал эту странную географию как Литву и «соединенную с ней Русь в тесном смысле». Но, видимо, более корректным было бы считать, что законодательная сила привилея по данному определению распространялась на те территории, которые к 6 мая 1434 г. (дата утверждения привилея) контролировались Сигизмундом Кейстутьевичем. В отношении Литовской Руси это совсем немного — сюда не вошли Полоцк, Витебск, Орша, Борисов и Смоленск, находившиеся тогда под контролем Свидригайло. Но даже если принять трактовку Любавского, то и в этом случае полоцкая знать ничего по привилеям 1432–34 гг. не получала, т. к. Полоцк не входил в Русь, связанную с Литвой «в тесном смысле». Поэтому она оставалась верна Свидригайло до последней возможности.

Что же касается полоцких мещан, то, по всей вероятности, Свидригайло находил поддержку и в них, поскольку сам он оказывал «местичам» города благоволение. А. Хорошкевич обнаружила среди актов Литовской Метрики, в списке XVI в., изложение привилея Свидригайло, предоставившего полоцким мещанам право владения землей на условиях участия в земском конном ополчении наравне с боярством и содержании в порядке укреплений городского замка.[317] Впоследствии Свидригайлов привилей был подтвержден другими великими князьями литовскими.[318] Надо полагать, литовско-русский государь не стал бы даровать мещанам Полоцка подобные права, не ожидай он от них вступления в свое войско. А. Хорошкевич не без основания отмечает: «…грамота Свидригайлы закрепила существовавшее и до того равенство мещан с боярами, создала предпосылки для роста экономического и политического влияния мещанства… они (мещане — Д.А., Д.В.) получили доступ к управлению городом и участию в его внешнеполитических отношениях».[319] Подобная оценка представляется вполне основательной, поскольку, думается, можно проводить прямую зависимость между политическими правами той или иной социальной группы городских общин ВКЛ и несением ею воинской службы. В. Антонович совершенно справедливо писал о том, что «общинное начало» сохранялось или приходило в упадок именно в зависимости от того, насколько жители данной области (города) ВКЛ участвовали в воинских повинностях: «…чем более община подавлена военным сословием, тем менее она сама несет военных повинностей…» — и тем заметнее превосходство шляхты и боярства в правах и привилегиях по сравнению с мещанами.[320]