Поклевский боялся, что действия Некрасова спровоцируют в Гиляне массовое восстание. Он докладывал Сазонову: «Фантазия Некрасова, очевидно, не имеет границ, он считает возможным игнорировать нормы и местного закона, и международного права». Но Поклевский извлек урок из истории с Похитоновым и по отношению к Некрасову уже не столь категоричен; он телеграфировал консулу: «Дальнейшие аресты персидских подданных на основании одних только подозрений, обыски в домах мусульман и, особенно, любые меры против духовенства кажутся мне совершенно нежелательными, способными разжечь общественные страсти. Не следовало вам ни арестовывать турецких подданных, ни депортировать персидских подданных в Баку, если только вы не получили особого разрешения из Санкт-Петербурга».
Поклевский выражает «глубокое убеждение», что умиротворение может быть достигнуто лишь совместными действиями Некрасова и Каргозара (представителя персидского министерства иностранных дел). Он указывал Некрасову: «Кабинет делает все возможное, и новый губернатор, который должен скоро прибыть в Решт в сопровождении эскорта из двух сотен персидских казаков, снабжен соответствующими инструкциями. Вы же, напротив, избегаете встречаться с Каргозаром, которому приказано содействовать всеми возможными способами восстановлению в Гиляне нормального состояния дел».
Видя разницу между предложениями Сазонова и инструкциями Поклевского, Некрасов жаловался на неточность и неполноту последних. Что следует ему делать с теми, кого он уже арестовал и депортировал в Баку; притом что всего трое из них принимали непосредственное участие в нападении на русские войска? Как быть с теми, чье участие в нападении достоверно не установлено? Как поступить с человеком, который «активно вел себя в толпе, напавшей на наши войска, имел безрассудство чернить августейшее имя (Николая II) и получил штыковое ранение, но о ком неизвестно, был ли он вооружен или нет»? Очевидно, Некрасов надеялся, что Санкт-Петербург снова примет его сторону против Поклевского и пришлет более жесткие инструкции. В столкновении со своим начальником у него были все основания для уверенности. Как можно было совместить инструкции Поклевского от 29 декабря с инструкциями Сазонова, телеграфировавшего в тот же день: «Карательные меры против виновных в нападениях на наши войска должны исполняться со всей необходимой суровостью и скоростью по соглашению между командирами наших подразделений и консулами. Из карательных мер командирами подразделений, по согласованию с консулами, должно быть разрешено… взыскивать денежные суммы с населения, поддерживающего враждебные нам действия».
В Тебризе консул Миллер, служивший ранее в той же должности в Сеистане, вел себя еще более воинственно, чем Некрасов. Он принадлежал к крайнему империалистическому крылу консульской службы, был другом Похитонова и старым недругом британцев. Подобно большинству своих коллег, он не испытывал к персам ничего, кроме неприязни и презрения. Деятельность Миллера в Тебризе, самом революционном городе Персии, была неудачной до тех пор, пока ему не удалось в 1908 г. ввести туда русские войска. Однако войска не выполнили своей задачи: на троне не был восстановлен Мохаммад Али, губернатором Азербайджана не был назначен послушный перс, сам он не взял на себя управление провинцией, а кавказские революционеры не вернулись в русские тюрьмы. Возможность добиться большинства поставленных целей предоставил Миллеру незначительный инцидент с русскими войсками.
Около десяти часов вечера 20 декабря десяток русских солдат чинил в Тебризе телеграфную линию. Несколько солдат забрались на крышу частного дома по соседству с местным полицейским управлением. Персидские жандармы согнали их оттуда. Русские вернулись с подкреплением и вступили с жандармами в громкую перепалку. Существует несколько версий о том, кто кого спровоцировал, но все сходятся в том, что в последовавшей схватке один русский был легко ранен, а двое персов упали мертвыми. На следующий день в разных частях города несколько раз вспыхивали перестрелки. Чуть позже 9.30 вечера шесть русских горных орудий, стоявших в Баг-Шомале, начали обстреливать крепость. Вооруженные революционные отряды, к которым присоединилось население, атаковали русское консульство, но были отброшены. Консул Миллер доносил в Санкт-Петербург, что персы пытают пленных русских солдат. Персидский губернатор и иностранные свидетели обвинили русских в многочисленных жестокостях. Английский путешественник писал: «В некоторых случаях русские входили в дома и расстреливали всех без разбора – мужчин, женщин и детей. Было убито множество женщин и детей, но большая часть этих случаев произошла, когда русские обстреливали из пушек дома, из которых стреляли персы. Русские солдаты грабили и разрушали все дома, из которых по ним стреляли».