Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии

России, фактически, было предоставлено право вето на строительство железных дорог в Персии.

Артур Николсон не мог или не хотел осуществлять энергичную политику. Он снискал расположение шаха, ободряя его надеждой на британскую гарантию независимости его страны, гарантию, которую в Лондоне никто не был готов дать. Поверенный в делах чувствовал, что Англия не должна тратить свою энергию для противодействия русскому влиянию на персидское правительство. Он был, наверное, первым британским дипломатом, не верившим в возможность оспорить положение России.

Николсон считал: «Если бы мы могли убедить Германию дать Персии совместные гарантии… Но без постороннего участия нельзя брать на себя серьезные обязательства».

Такая политика неизбежно приводила к разделению Персии. Стараясь сохранить свои позиции на юге, пытаясь завоевать дружбу Масуд-мирзы Зела ос-Солтана, «сатрапа из Исфахана», Британия как бы предлагала России поделить страну. Николсон не был защитником такого курса, пока еще нет… Спустя двадцать лет, с холодной решительностью, он поможет разрезать Персию на три части и отдаст самую большую России. Его сын и биограф пишет: «Когда его спрашивали много лет спустя, почему он был убежден в необходимости англо-русского соглашения, он ответил решительно: «Из-за того, что я увидел в Персии в 1886 г.». В феврале того года он написал Филиппу Карье: «Конечно, если бы мы могли прийти к взаимопониманию с Россией по вопросу о целостности, – это было бы лучшим решением из всех».

Уступая России почти по всем вопросам, Шах никогда не прекращал просить Англию о гарантиях, обеспечивающих поддержку против вторжения России. Фактически, шах молил о помощи против России любого, кто приходил. Когда в 1883 г. Соединенные Штаты открыли свою миссию в Тегеране, персидский министр иностранных дел сказал Самуилу Бенджамину, посланнику и генеральному консулу Соединенных Штатов, что Россия угрожала Персии. Он предложил заключить политическое соглашение между двумя народами, демонстрируя полное незнание положения, занимаемого тогда в мире Соединенными Штатами.

Спустя пять лет первый персидский посланник в Вашингтоне Хаджи Хосейн Кули-хан представил президенту Гроверу Кливленду один из наиболее красочных документов в истории американской дипломатии: «Персия признает себя способной к любому виду прогресса и стремится воспринять все направления современной цивилизации. Но два наших великих соседа, вместо помощи нам, пытаются удержать нас, мешая нашему прогрессу. Их интересует только собственный интерес, а не интересы обеих сторон. Они пытаются навязать нам соглашения, которые дадут им полную свободу действий в нашей стране. А если компания другого государства захочет заключить с нами соглашение, выгодное для нас, они пытаются воспрепятствовать и положить этому конец».

Малькам-хан продолжал агитацию в пользу более близких отношений между Англией и Персией. После его беседы с лордом Кроссом, министром по делам Индии, тот согласился, что «целесообразно принять меры по усилению британского влияния в Персии». Когда полковник Мердок Смит, руководитель персидского отделения Индо-Европейского телеграфа, собирался отправиться из Лондона по месту своего назначения, правительство поручило ему особую миссию. Он должен был убедить шаха в преимуществах железной дороги, соединяющей Тегеран с Ахвазом, и открытии Каруна для навигации. Он должен был также получить разрешение иметь своего представителя в Исфахане, штаб-квартире Зела ос-Солтана.

Вице-король Индии лорд Дафферин согласился с Кроссом, что «целесообразно и важно усилить британское влияние» в Персии; но годы его жизни в качестве посла в Санкт-Петербурге убеждали, что шансов у Британии на успех мало. Он писал: «Мы не скрываем от самих себя, что географическое положение России, ее энергичная политика и быстрое развитие ее военных ресурсов на востоке дали ей огромную власть в Тегеране; кажется невероятным, что можно ценой огромных усилий вернуть положение, которое мы когда-то занимали при дворе Шаха».

В этом коротком отрывке у Дафферина видна потеря самообладания, которая постепенно затронет все большее число английских государственных деятелей в их противостоянии России. Двадцать лет бесплодных протестов в связи с продвижением России в Центральной Азии, кажется, подорвали их уверенность в собственных силах.

Неспособность Англии противостоять великой континентальной державе, должно быть, породила чувство незащищенности даже в сердцах самых ярых империалистов. Понимали ли Гладстон, Солсбери и другие более чем за четверть века до Первой мировой войны, что Англия не была первоклассной военной державой? Правители России ответили на этот вопрос утвердительно.