Борден 2 (ЛП)

— Ты абсолютно не знаешь, какие трудные времена я пережил, Эмма, и, надеюсь, тебе никогда и не придется, — торжественно сказал он. — Именно поэтому я здесь. Это моя работа.

Я вздохнула.

— Ты такой зануда.

— Почему это я «зануда»? — сказал он, обозначив в воздухе кавычки и выглядя оскорбленным.

— Потому что ты просто не знаешь, как расслабляться и получать удовольствие.

— Мне не платят за то, чтобы я расслаблялся и получал удовольствие. Мне платят за то, чтобы я защищал тебя. И ситуация, в которой мы находимся, требует определенного уровня серьезности, что заставляет меня быть так называемым «занудой».

Большие воздушные кавычки.

— Скучно.

Теперь настала его очередь вздыхать.

На полном серьезе, я понимала, что ситуация требовала осторожности. Сообщение явно напугало Бордена, и, хотя я не читала его, но понимала, что все плохо и угроза была действительно реальной. Я делала все, как мне говорили, потому что не хотела быть этакой тупой девчонкой, нарушившей запрет и действующей по собственному усмотрению, делающей вид, что в этом нет реальной опасности. Я посмотрела достаточно фильмов ужасов, чтобы знать — они все умирают. И самыми ужасными способами. Типа изжариваются заживо в спа-кабине или оказываются изрезанными в куски бензопилой. И эта херня привела меня к вопросу: почему из всех фильмов на земле, в первую очередь я смотрю именно эти?

В любом случае, я не хотела умирать. В последнее время я любила свою жизнь. Меня ежедневно трахал божественный мужчина, я могла по-прежнему видеться с друзьями и бабушкой и зарабатывала хорошие деньги, работая на этого божественного мужчину. Единственная претензия — меня постоянно окружали люди Бордена.

Или сам Борден.

Скажу честно, это не так уж плохо, когда он рядом. Он был непредсказуем, и я всегда чувствовала, как мой пульс учащался от предвкушения, когда он задерживался рядом. Иногда он просто смотрел на меня, его лицо не выражало эмоций — они были спрятаны за этими льдисто-голубыми глазами, которые сверлили меня похотливым взглядом, вызывая покалывание во всем теле. Он не дотрагивался до меня в такие моменты. Просто смотрел и восхищался мной, как люди восхищаются изящным произведением искусства.

Иногда он просто трахал меня, появляясь из ниоткуда, когда я меньше всего этого ожидала. Я могла делать кофе на кухне, а через мгновение моя спина была согнута, щека прижата к кухонному столу, а его член находился глубоко внутри меня. Бормотал что-то мне на ухо. Кусал мое плечо. Вдалбливался в меня, пока я не кончала вокруг него так жестко, что фокус зрения терялся, а он просто продолжал, пока не кончал сам, словно помечая меня.

С ним не было никакого постоянства. Не было заранее запланированных занятий сексом по ночам. Великолепная непредсказуемость. Мне нравилось быть использованной для его удовольствия, которое, я знала, приходило с болью. Но… она наполняла мое тело огненным жаром желания. А потом возбужденная Эмма становилась пресыщенной и спокойной.

Здесь не было никаких претензий.

— Могу я, по крайней мере, узнать, кто там? — спросила я, намеренно отгоняя образы Бордена во мне, натягивающего меня, как гитарную струну. — Я имею в виду, каким образом Линде удалось войти и выйти, и почему она посмотрела на меня так, будто я ей в подметки не гожусь и надолго застряла здесь?

— Линда — это другое.

— В чем разница?

— Она не принадлежит Бордену.

Да, но я уверена, что она хотела бы. Она ненавидит меня, наверное, так же, как и Хоук. С единственной разницей: когда я иногда ловлю ее направленный на Бордена взгляд, он настолько пронзительный и полный эмоций. Она хотела его и вела себя полной сукой со мной, что неудивительно. В то время как ненависть Хоука была мгновенной, без реальной причины и исчезала только в присутствии Бордена. Он напоминал мне бездомную кошку, которую однажды вечером подобрала бабушка, когда я была ребенком. Она назвала ее Джой (Прим. в переводе с английского Joy — радость), и я никогда не могла этого понять, потому что в этой гребаной кошке не было ничего радостного. Она царапалась и бросалась, рычала на меня, когда я подходила к ней ближе, чем на пять метров, и шипела так, будто я жгла ее раскаленным маслом. Однако вокруг бабушки она прыгала, как влюбленный, поющий серенаду, спала ночью на ее плече и мурлыкала бабуле на ухо, даже когда та гладила ее против шерсти. Если бы это сделала я, то, в конечном итоге, выглядела бы побывавшей в чертовой шинковке.

Джой и Хоук идеально бы подошли друг другу. Они оба просто хотели бы наблюдать, как сгорит этот мир.

— Просто скажи мне, кто там внизу, — надавила я на Хоука.

— Оставь это, Эмма. Ты начинаешь мне надоедать.

— Это мне уже надоело! Меня держат в неведении!