Борджиа

Не говоря ни слова, ни сделав ни единого движения с бесполезной просьбой о пощаде, они вошли в камеру. Чезаре закрыл железную дверь. И только тогда он с удовлетворением глубоко вздохнул.

– Пусть там издохнут! – произнес он. – Пусть они все издохнут от голода и жажды!

Пятнадцать лет спустя в этой камере нашли двадцать три скелета, перемешавшихся в бесформенной куче, в самых жутких позах. Это можно было сравнить со скелетами стада диких зверей, умерших в попытках сожрать друг дружку.

А Чезаре свернул в левый коридор и пошел по тому пути, который прежде проделал Рагастен. У подножия лестницы перед ним обрисовалась тень.

– Эй, ты! – громко крикнул он. – Кто ты?

Ему ответил взрыв смеха.

– Лукреция! – узнал Чезаре.

– Она самая! Это я пришла дать сигнал тревоги и освободить тебя…

– Ты?.. А как ты узнала?

– Пошли! Я расскажу тебе… А мне обо всем цинично рассказал Рагастен… Этот негодяй еще собирался заколоть меня… Ну, идем же… Я опишу тебе всё в деталях.

Спустя всего несколько минут Чезаре писал приказ за приказом, высылал эстафету за эстафетой, набат звучал на колокольнях трех сотен римских церквей, а по городским улицам бродили глашатаи, которые останавливались каждые полсотни шагов, посылая в толпу воззвания, которые должны были привести в движение не один мозг:

«Всем, всем – дворянам или крестьянам, буржуа или людям оружия, священникам или светским, римлянам или чужеземцам – им обещает и торжественно клянется наш святой отец папа Александр Шестой:

Прощение и полное помилование всех ошибок или преступлений, каковы бы они ни были, прощение всех грехов, прошлых и настоящих, полную пожизненную индульгенцию, если только кто-то из них захватит ужасного и неистового Рагастена.

Больше того, тысячу золотых дукатов, если он принесет офицерам папской полиции голову бандита Рагастена, изобличенного в вероломстве, измене, отступничестве, убийстве и попытке убийства.

Больше того, три тысячи золотых дукатов, если он передаст вышеупомянутого бандита Рагастена живым в руки офицеров папской полиции».

XXVIII. Носилки проехали

Солнце склонялось к горизонту, когда шум шагов поднимающихся по лестнице людей разбудил его. Он сразу же вскочил на ноги и пошел открывать дверь. Вошел Спадакаппа, за ним показались Рафаэль Санцио и Макиавелли.

– Вы! – радостно вскрикнул шевалье, протягивая обе руки молодому художнику.

– Дорогой друг! – ответил тот. – Что с вами произошло?.. Я узнал о вашем аресте… Я узнал, что вас собираются казнить… А потом сегодня утром весь город переполошился… Набат… Глашатаи, которые ходят по улицам и объявляют цену, назначенную за вашу голову.

– Давайте по порядку, – сказал Рагастен, удивленный, что видит Рафаэля улыбающимся и, так сказать, утешенным исчезновением Розиты. Прежде всего будьте любезны представить мне…

– Мой друг Макиавелли, великий мыслитель, шевалье… В один прекрасный день он удивит мир.

– Ну, а пока, – сказал Макиавелли, протягивая руку Рагастену, это синьор шевалье удивил Вечный город. Ах, шевалье, да в Риме только и говорят о вас… Особенно после того как Борджиа оценил вашу голову в три тысячи золотых дукатов. Черт возьми! Примите мои поздравления!

– О! – рассмеялся Рагастен. – Они никогда не оценят ее так высоко, как я сам. Что бы там ни было, я не дам ломаного экю за все головы семейки Борджиа… Чудовища!.. Итак, они оценили мою голову?.. А ты знал об этом? – добавил он, повернувшись к Спадакаппе.

– Первое, что я увидел, въехав в Рим, была табличка, которую прибивали к дверям церкви. И я увидел папский указ, подписанный монсиньором Чезаре.

– И что ты подумал?

– Что горжусь службой у столь дорого ценимого хозяина!

– Браво! Ну что ж, пойди поищи для нас несколько бутылок «Кьянти» – из тех, что посвежее.

Спадакаппа удалился.

– Синьоры, – сказал тогда Рагастен, – человек, которого вы только что видели, еще пару дней назад исповедовал почтенное воровское ремесло. Я с ним познакомился только сегодня утром. Я послал его в Рим, где он мог, выдав меня, заработать три тысячи золотых дукатов. А он меня не выдал! Понимаете ли вы что-нибудь в этом?

– Вы поступили опрометчиво, доверившись этому горемыке! – вступил в разговор Рафаэль. – Сумма велика, шевалье, а человеческое сознание зыбко.

– Да, – сказал Макиавелли, – дав этому бродяге подобное доказательство неограниченного доверия, шевалье оказался навсегда связанным с ним.

В это мгновение появился нагруженный бутылками тот самый человек, о котором шел разговор.

– Ну, а теперь слушайте, – сказал шевалье, усаживаясь с двумя друзьями за стол.

И он пересказал подробно всё, что случилось с ним, после того как он наказал Рафаэлю ждать его в жилище Макиавелли.

– Такова моя Одиссея, – закончил он. – Теперь ваша очередь. Расскажите мне, прошу вас, каким образом, оставив вас почти отчаявшимся, нахожу почти утешенным. Может быть, вы отыскали ту, которую потеряли?