Боргильдова битва

Мрачно взглянул на обеспокоенную Фригг. Опустив голову, позволил жене увести себя во внутренние покои.

— Что тревожит тебя, муж мой? — поданы яства, сама Фригг достала гребень, села рядом с молчаливым супругом, принялась расчёсывать ему спутавшиеся за время скачки волосы.

— Руны. Руны ётунов, — коротко и угрюмо, взгляд в пол. Фригг горда и своенравна, однако знает — есть моменты, когда Отцу Дружин лучше не противоречить. — Они необычны. Знак тревоги…

— Скажи мне, поделись, и ноша твоя облегчится, — поклонилась, как и положено знающей своё место жене.

Нет. Не время. Могущественна Фригг и почитаема среди асиний с асами; но всё равно, она женщина. Как и мать Локи. Женщина, её прорицание сильно; а битва — дело мужей. В том, что предстоит именно битва, Отец Дружин не сомневался.

Осталось лишь определить, где и когда.

Он привык сам выбирать врагов. Упреждать их, наносить удар внезапно. Те же великаны — сильны, могучи, но не привыкли сражаться сообща, и Носитель Молота расправлялся с их лучшими богатырями поодиночке. Дальние слишком упирают на магию, словно страшась честного боя, и мастера народа гномов научились делать зачарованные клинки, пряча руны в толще прокованного металла, так, что мечи эти умеют разить созданное колдовством и неуязвимое для обычной стали.

Так было, так есть. Но останется ли так?

Ибо ётуны трудятся все вместе, повинуясь единой воле. Породившая Локи никогда не правила ими, у гримтурсенов вообще старшие в семьях имели власть лишь над ближней роднёй. Что же заставило инеистых великанов изменить всегдашнему обычаю? И что значат эти странные, перекорёженные руны?

И не изменилось ли чего на дальнем юге? Быть может, там тоже творится нечто небывалое, неслыханное от века?

Фригг молча взглянула на склонённое чело супруга. Покачала головой и тихо вышла; дверь покоя затворилась, а Отец Дружин даже не поднял взгляда.

…Собравшиеся на совет асы выслушали владыку Асгарда в молчании. Присмирел даже неугомонный Локи.

— Ты, Одаривающий.

— Следует, чтобы брат Бюллейста отправился б к своей матери и вызнал бы все подробности.

— Она не ответит, — проворчал Локи, отводя взгляд. — Даже на порог не пустит.

— Ты, Молчаливый, — прервал хитроумного аса Отец Дружин.

— Следует, чтобы владыка Бильскирнира отправился бы на север и пленил Лаувейю. Здесь, в Асгарде, мы узнаем всё.

— Пленить мою мать? — вскинулся Локи.

— Чтобы жил Асгард, — отчеканил владетель железного башмака.

— Чтобы жил Асгард, — один за другим кивнули слепой ас, пасынок Фригг, и длиннобородый владыка поэтов.

— Стойте, стойте! — Тор, устрашитель великанов, воинственно задрал рыжую бороду. — Мой Мьёлльнир сокрушит любого из рода гримтурсенов, что правда, то правда. Но много ли толку, если я притащу сюда пленницу? Она не станет говорить.

— Что нельзя вырвать силой, можно узнать чарами, — раздался низкий голос Мудрого Аса. — Я согласен с Молчаливым.

— Один раз мы уже поступили бесчестно, — дочь Ньёрда гневно вскочила со скамьи. — Пролилась кровь ванов. Не стоит повторять той ошибки.

(Комментарий Хедина: кто в тогдашней войне поступил бесчестно, и полностью ли вина за пролитие первой крови лежит на асах, вопрос далеко не решённый. В истории Гулльвейг слишком много белых пятен.)

— Согласна, — Сиф, роскошноволосая супруга Тора, встала рядом с богиней любви. — Я согласна отправиться к Лаувейе и поговорить с ней.

— Едва ли великанша захочет сесть за стол с моей женой, супругой того, кто отправил в Хель столько её сородичей! — возразил рыжебородый ас.

— Ты, как никто из нас, умеешь убеждать, — усмехнулся хозяин Золотой Чёлки.

— А ты, Мудрый, тогда отправился бы сам, — обиделся обладатель Мьёлльнира.

— Хватит, — поднялся Отец Дружин, и всё разом стихло. — Ничего, кроме совета идти на поклон к великанше или же вырвать у неё правду силой, я не услышал. Никто не предложил самим узнать смысл новых рун.

— Как же узнать-то такое? — простодушный Тор развёл руками.

— Я знаю как, — хозяин Асгарда опустил голову и никто из сородичей-асов не видел его взгляда.

* * *

Всё как всегда. Дети, они и есть дети. Пусть даже зовутся богами, умеют дробить несокрушимый гранит и побеждать великанов.

Золотистый Слейпнир беспокойно водит головой. Чудесный конь чует беду, хотел бы помочь, но не знает как. А Отец Дружин знает, но тоже — не может решиться.

Голая равнина, горизонт тонет в низких тучах, так что непонятно, есть ли вообще здесь солнце. Под ногами ни травинки, нагая слежавшаяся глина, где не пустит корни даже вездесущий пырей. Посреди ровного поля высится одинокий дуб, странный и нелепый в этом проклятом месте. Как он вырос тут — неясно.

Ветки его протянулись далеко от трёхобхватного ствола. Глина усеяна опавшими листьями, полусгнившими желудями — то могучее древо напрасно старается. Ничто не взошло в его тени, ничто не прижилось.