Боргильдова битва

Нифльхель. Многие множества попадают туда, а вот обратно возвращаются считаные единицы. За вратами чёрного железа — бесконечные залы, залитые ровным серым светом. Невесть, откуда он берётся — Солнце ведь сюда не проникает. Унылые гряды невысоких холмов катятся от края и до края, сколько может окинуть глаз. Кое-где высятся купы смертных древ, низких, развесистых, ветки напоминают жадно протянувшиеся руки. Отец Богов не сомневался, что при нужде эти руки окажутся очень даже цепкими.

В стране Хель струятся неглубокие ручейки, из них мёртвые утоляют жажду. Или её видимость. Слейпнира они по-прежнему не видели, а Старый Хрофт старался не смотреть на бесчисленные легионы душ, навеки замкнутые в подземной темнице. Безрадостно их бытие, но таков закон. Быть может, после Рагнаради…

Так или иначе, он гнал своего восьминогого жеребца всё дальше и дальше, чутьём находя верный путь — туда, где высился исполинский трон великанши Хель.

Никто не преградил ему путь, серая стража вся куда-то исчезла. Лишь множество серых призраков, бродящих с места на место. Правда, и тут находились сильные духом — Отец Богов видел могучего и после смерти старика с белой бородой до пояса, к нему льнуло несколько призраков-ребятишек. И, проносясь мимо, Старый Хрофт уловил краем уха:

— Ничего, ребятки, хуже-то уж точно не станет. А я вам пока вот что расскажу, такую сказку. Отправился как-то раз могучий ас Тор, сын Одина, в Ётунхейм…

Ребятишки замерли, по привычке ещё живых раскрыв рты, и уставились на старика.

Отец Дружин ощутил, как горят щёки. Нет, он ничего не может сделать, сильному — жить, слабому — нет, а иначе не останется ни слабых, ни сильных, но… Почему так, почему, почему так?!

(Комментарий Хедина: ничто человеческое никогда не было чуждо Старому Хрофту. Я помню его воспитанниц, когда он, покинув на время Восточный Хьёрвард, переселился в Северный. Уж не эти ли воспоминания подталкивали его?)

Многое видел он, пока скакал через серые пределы Нифльхеля. Видел самые разные души, слышал обрывки самых разных историй. Видел обречённо бродящих одиночек — и, напротив, сбившиеся вместе большие кланы.

Две старых женщины протягивают друг к другу бесплотные руки, на бледных губах — подобие улыбки.

— Бабушка!

— Вот и ты, внученька. Что ж, вижу, вижу, славно прожила. Правнуков я сама помню, а потом-то?

— А что ж потом-то, бабушка? Сама правнуков дождалась, старшую правнучку замуж отдала — да и сюда, к тебе. Скучала по тебе, бабушка. Ох… говорю с тобой, словно… словно вчера расстались… Мы ж в Хель, мы ж…

— Не бойся, внученька. Тут так оно и есть, говорим, словно вчера расстались. Тут только так и говорят. Ну, рассказывай, рассказывай, что там после меня-то приключилось, да ничего не упускай!..

Скорее, Слейпнир, скорее! Лучше биться с гримтурсенами, лучше висеть, пронзённым собственным копьём, чем слушать этот негромкий полушёпот, разговоры тех, кто «недостоин Валгаллы».

…Но вот остались позади серые холмы, а впереди вдруг сгустился самый настоящий подземный лес. Из него струится поток, по берегам поросший густым мхом. Слабо и почти неразличимо, но проявляются краски. Чуть-чуть зелёного, чуть-чуть коричневого, едва заметно, робко. Подземное царство — не место для них, но они всё-таки есть, словно тщась подать заключённым здесь надежду, сколь угодно слабую и отдалённую, но надежду.

Из леса навстречу Одину появилась женщина, в тёмных одеждах до самой земли. Великанского роста, лицо ало, словно сырое мясо, а ниже губ — синюшно-зеленовато, словно охваченное гниением.

— Приветствую тебя, Хель, — Старый Хрофт сошёл с седла.

Ничего не ответила владычица царства мёртвых, лишь сделала Одину знак, веля следовать за собой. Пешком шли они через лес, и тянулся он на лиги и лиги, хотя со стороны серых равнин казался совсем небольшим.

Множество ужасов видел Старый Хрофт по пути — ибо на ветвях висели раскачивающиеся трупы, повешенные за шею, но живые по воле Хель. Другие корчились, пронзённые стволами и ветвями молодых дерев, проросших сквозь их тела. Стоны и скрежет зубовный оглашали чащу; а дальше Отцу Богов открывались новые и новые страхи, ибо там мёртвые терпели вечную муку, сдавленные корнями так, что из тёмной земли виднелись только их искажённые страданием лица. И глаза их с ненавистью провожали Старого Хрофта, ибо по воле Хель он сделался всем видим.

Хель молчала; блюдя достоинство владыки Асгарда, молчал и Отец Дружин.

Бесконечным казался их путь сквозь лес мучений; неисчислимое множество недостойных Валгаллы претерпевало там пытки, напрасно взывая к повелительнице мёртвых и умоляя о пощаде.

Одно лишь заметил Старый Хрофт — здесь было очень мало женщин и совершенно не было детей.

Молча вела его Хель, долгой извилистой тропой, и за каждым поворотом открывались новые терзания, предназначенные ею для доставленных в её власть.