Читаем Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы… полностью

Спустя час Россия Бориса Ельцина так же решительно и безоговорочно признала независимость Эстонии. Уложились в те же четверть часа. Похоже, сами балтийские посланцы не рассчитывали на такое великодушие, поэтому выглядят слегка растерянными. Они отказываются от предложенного обеда, наспех, прямо в приемной, выпивают за свершившееся по бокалу шампанского, и, рассыпавшись в благодарностях и уверениях, торопливо откланиваются. Видно, торопятся ошеломить свои народы отвоеванной, наконец, у России свободой.

Теперь надо переслать текст подписанных документов в Российское информационное агентство. Захожу к себе в кабинет, чтоб связаться с президентом РИА Андреем Виноградовым, и нахожу у себя на столе срочный телекс из Киева: только что, буквально полчаса назад, тамошний Верховный Совет, который отныне будет именоваться Верховной Радой, провозгласил независимость Украины. Вот это сюрприз! Надо срочно сообщить Ельцину, вдруг еще не знает. Застать бы только на месте, а то, может, уже уехал.

Несусь по коридору и пулей влетаю в приемную:

– У себя? – секретарь удивленно кивает. – Кто у него?

– Бурбулис и Коржаков.

Вхожу в кабинет и, не дожидаясь вопросов, докладываю: полчаса назад Украина провозгласила независимость. Ельцин выдавливает из себя зловеще-задумчивое: та-ак! Бурбулис разводит руками: в общем-то, мы с вами такой вариант просчитывали. Коржаков, со свойственной ему простотой суждений, в которых все укладывается в незатейливую схему «за нас – против нас», произносит, будто сплевывает: «Ах, Макарыч, подложил-таки бяку!».

– Борис Николаевич, сейчас со всех сторон посыплются вопросы насчет вашей реакции. Что отвечать?

Ельцин, сидя в кресле, легонько постукивает ребром ладони по подлокотнику и покачивается взад-вперед, совсем как китайский болванчик. Только уж больно крупный.

– Ничего не отвечать.

– Да, но…

– Ни-че-го! – и, погрозив пальцем, что обычно означает: «Задумайтесь над тем, что я сказал!», уже вполне примирительным тоном отдает распоряжение: – Держим паузу.

Дабы избежать нежелательных журналистских вопросов и не крутиться ужом на сковородке, стараясь не произнести ни «да», ни «нет», прерываю все свои контакты с внешним миром – не отвечаю ни на какие телефонные звонки. Ни на городские, ни на местные. Меня ни для кого нет на месте.

…Воскресное утро радует приятным ощущением беззаботности. Как же это здорово – никуда не торопиться! Вчера допоздна просидел в Белом доме. Отслеживал сообщения, поступающие с Украины и из Прибалтики. Вдруг шефу срочно понадобится информация о том, что там происходит? Но сегодня он отдыхает у себя в Архангельском, а потому и я, что бы ни случилось, посвящу день сладостному ничегонеделанью. Сейчас попью кофе и отправлюсь к матушке в Кузьминки. Старушка ждала в субботу, но так и не дождалась. Поди, обижена.

Вдруг оживает мой старенький телефон. Это уже просто какое-то дежавю – каждое утро начинается с телефонного звонка! И кто же тревожит мой покой на сей раз? Привычка названивать в неурочное время свойственна многим западным журналистам, не отличающимся особой деликатностью. Если им что-то от тебя надо, для них не существует понятия «неудобно». Надо, значит, надо! Из гроба поднимут. Может, это кто-то из них? Но интуиция подсказывает, что звонят с работы. «Послепутчевые» времена уж больно неспокойные и хлопотные.

Так и есть – с работы! В трубке слышу голос доблестного начальника президентской охраны:

– Будешь говорить с Борисом Николаевичем, – и уже не мне, а ему: – Вощанов на проводе.

Как всегда в таких случаях, шеф опускает приветственные слова и сходу переходит к постановке задачи:

– Надо, понимаешь, срочно сделать такое заявление пресс-секретаря, но как бы от имени президента.

Далее следует краткая постановка задачи – что я должен упомянуть и на что намекнуть в своем заявлении. Главная цель – припугнуть возомнивших о себе невесть что соседей территориальными претензиями: если какая-либо республика СССР, провозглашая государственную независимость, отказывается от союзнических отношений с Россией, то в этом случае наша страна вынуждена будет поставить вопрос о существующих границах и о своем законном праве на территории, которые по решению Президиума ЦК КПСС у нее некогда были отторгнуты и переданы в административное подчинение соседним с нею союзным республикам.

– Вам все понятно?

– Понятно. Когда принести текст на согласование?

– Передадите через Виктора Васильевича.

Моя неприученная к суровой субординации вольнолюбивая газетная сущность захлебывается недовольством: это ж надо – поговорил, как с автоответчиком! Ни тебе «здрасьте!», ни «до свидания!». Про «спасибо» с «пожалуйста» и говорить не приходится. Ну, а то, что текст заявления нужно передать не напрямую, а через Илюшина – это вообще что-то новенькое! Такого отродясь не бывало.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лихолетье: свидетели 1990-х

Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы…
Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы…

То было время великой свободы, которая зачастую противоречила здравому смыслу. Эту свободу привнес первый президент России Борис Ельцин. Взбалмошный самодур и жесткий политический лидер, сложный и противоречивый человек. О том, каким был Борис Ельцин, как принимались политические решения, повернувшие ход истории страны, вспоминают люди, входившие в круг самых близких, доверенных лиц: его пресс-секретарь (Павел Вощанов), первый помощник (Лев Суханов), министр финансов (Борис Федоров), близкий друг (Михаил Полторанин) и начальник службы безопасности президента (Александр Коржаков) рисуют сложный и многогранный портрет не только «царя Бориса», и но и целой эпохи.

Александр Васильевич Коржаков , Лев Евгеньевич Суханов , Михаил Никифорович Полторанин , Михаил Полторанин , Павел Игоревич Вощанов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное