В 1597 году последовал знаменитый указ об установлении пятилетней давности для исков на «выбежавших» крестьян. Правительство предписывало: «давать суд» и «по суду и по сыску» велеть «беглых крестьян» возить «назад, где кто жил» только в том случае, если крестьяне, «до нынешнего 106 [1597] года выбежали за пять лет». На тех же, кто выбежал «лет за шесть и за семь и за десять и больше», суда давать было не приказано, за исключением таких дел о беглых, которые были уже «засужены», то есть начаты в судах; эти дела надлежало закончить — «вершити по суду и по сыску». Установление давности, очевидно, смягчало применение меры, установившей «заповедные лета». Нарушивший «заповедь» и убежавший в неуказные «лета» крестьянин получал возможность остаться на новом месте, если со времени его ухода истекло пятилетие. В 1601 и 1602 годах последовали новые указы в ограничение, по-видимому, тех же «заповедных лет». Царь Борис в 1601 и 1602 годах в тот самый срок (конец ноября), когда обычно совершались крестьянские переходы и вывозы, дал разрешение на выход — «во всем своем государстве от налога и от продаж велели крестьянам давати выход». Впрочем, эта льгота дана была не непосредственно крестьянам, а их землевладельцам: «а отказывати и возити крестьян дворяном», говорил указ и перечислял разные чины служилых людей, дворян «обычных». Разрешая «возку» простым служилым владельцам, указ однако запрещал ее крупным лицам — высшему духовенству и монастырям, боярству и дворянам «большим». Царь отказывался возить крестьян и за себя «в дворцовые сёла и черные волости».
Дело имело такой вид, что только на мелкопоместных землях во всем государстве, кроме Московского уезда, землевладельцы получали право меняться в отдельных случаях отдельными крестьянами, не превращая «отказа» и «вывоза» в систематическую хозяйственную операцию: «а которым людем промеж себя в нынешнем во 110 году крестьян возити, — говорил указ, — и тем… возити меж себя, одному человеку из-за одного же человека, крестьянина одного или двух, а трех или четырех одному из-за одного никому не возити». Смягчение «заповедных лет» получалось неполное: жалуя крестьян «от налога и от продаж» восстановлением выхода, царь Борис стремился явно не к свободе крестьянского передвижения, а к удобству и выгодам поместного служилого класса, обеспечивая его от покушений на закрепленный за ним крестьянский труд со стороны крупных и сильных землевладельцев, а также и от бродяжничества самих крестьян. В данном случае интересы помещиков совпадали с правительственными, и Борис их поддерживал именно по этой причине. Крестьянский «выход» сам по себе не представлял для него желанной цели; напротив, прикрепление трудовой массы и ее регистрация на государевом тягле или во владельческом дворе были для правительства очень желательны. Оно, без сомнения, желало укрепления крестьян на местах, а пока этого не было, стремилось направить их передвижение сообразно своим видам; но оно не решалось на полное и категорическое провозглашение крестьянской крепости, ибо не хотело отдать крестьян в частную зависимость и потерять их из тягла. Поэтому-то оно и не уничтожало права «выхода», пытаясь по-своему регламентировать его и им управлять.
То же стремление регламентировать и руководить заметно и в отношении правительства к холопьему делу. Внимание власти было привлечено к этому делу тем, что от бояр (то есть господ) «полные холопи и кабальные и приданые люди и жены и дети побежали». Чтобы дать «боярам» средство бороться с повальным бегством их «людей», в 1586 году правительство указало впредь всякое поступление в холопство записывать в присутственных местах: всякий, кто «бьет челом в службу», должен дать на себя «служилую кабалу» своему «государю» в Москве в приказе Холопья суда, а в других городех «с ведома приказных людей»; приказные же люди обязаны «в записных в московских в кабальных книгах и в городах те служилые кабалы записывать». Таким образом, была введена обязательная запись в казенных книгах всех вновь поступающих в холопство. А в 1597 году такое укрепление холопства было сделано обязательным для всех вообще находящихся в холопстве людей: их владельцы приглашались предъявить властям документы на свою челядь и слуг и записать в «холопьи крепостные людские книги» всякие «крепости старыя, и полные, и купчие, и докладные, и всякие крепости и кабалы».