Борис Годунов v.rvb

Что главным героем пушкинской трагедии является не Борис Годунов с его преступлением и не Григорий Отрепьев с его удивительной судьбой, а народ, видно из всего содержания и построения трагедии. О народе, его мнении, его любви или ненависти, от которых зависит судьба государства, все время говорят действующие лица пьесы: Шуйский и Воротынский (в 1-й сцене — «Кремлевские палаты»), Борис в своем знаменитом монологе (в 7-й сцене), Шуйский и боярин Афанасий Пушкин (в 9-й сцене — «Москва. Дом Шуйского»), Борис, Патриарх и Шуйский в Царской Думе (сцена 15-я), Пленник (в 18-й сцене, «Севск»), Борис и Басманов (в 20-й сцене, «Москва. Царские палаты») и, наконец, Гаврила Пушкин — человек, по замыслу Пушкина, вполне понимающий политическую и общественную ситуацию (21-я сцена, «Ставка»):

Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскою помогой,
А мнением, да, мнением народным...

Сам народ, угнетенная масса, участвует в трагедии в шести сценах. В первой из них (2-я сцена трагедии — «Красная площадь») мы слышим речи более культурных представителей низших классов; это, может быть, купцы, духовные лица (см. традиционно-церковный стиль их реплик). Они обеспокоены положением страны без царя («О боже мой! Кто будет нами править? О горе нам!»). В следующей сцене («Девичье поле. Новодевичий монастырь») действует народная масса, равнодушная к политике, плачущая и радующаяся по указке бояр («О чем там плачут?» — «А как нам знать? то ведают бояре, не нам чета...» — «Все плачут, заплачем, брат, и мы...» — «Что там еще?» — «Да кто их разберет?..»).

За пять лет царствования Бориса Годунова настроение народа меняется. В сцене «Равнина близ Новгорода Северского» воины Бориса (тот же народ) стремительно бегут от войск Самозванца не потому, что они боятся поляков и казаков, а потому, что не хотят сражаться за царя Бориса против «законного» царевича, воплощающего, по их мнению, надежды на освобождение — прежде всего от крепостного права, введенного Борисом. Об этом говорит в сцене «Москва. Дом Шуйского» умный боярин Афанасий Пушкин в разговоре с Шуйским: «...А легче ли народу? Спроси его! Попробуй самозванец им посулить старинный Юрьев день (то есть освобождение от крепостной зависимости. — С. Б.), так и пойдет потеха!» — «Прав ты, Пушкин», — подтверждает хитрый и дальновидный политик Шуйский. В 17-й сцене («Площадь перед собором в Москве»), отношение народа к Борису обнаруживается уже не просто нежеланием сражаться за него («тебе любо, лягушка заморская, квакать на русского царевича; а мы ведь православные!»), а выражено прямо в угрожающих репликах толпы («Вот ужо им будет, безбожникам») и в словах юродивого, громко обличающего царя при несомненном сочувствии народа. В предпоследней сцене трагедии («Лобное место») народ уже хозяин столицы: с ним (а не с боярами) ведет переговоры посланный Самозванцем Гаврила Пушкин; на Лобном месте (на «трибуне»), оказывается подлинный представитель народа, мужик; он дает сигнал мятежу («Народ! Народ! В Кремль, в Царские палаты! Ступай! вязать Борисова щенка!»), после чего перед зрителями развертывается сцена народного бунта. Наконец, в последней сцене, действие которой происходит всего через десять дней после предыдущей, народ — снова пассивный, успокоившийся после того, как свергнул с престола «Борисова щенка» и поставил над собой настоящего, «законного» царя. Снова, как вначале (в сцене «Девичье поле»), когда дело идет о делах государственных, он считает, что «то ведают бояре, не нам чета» (ср. в этой сцене почтительные реплики: «Расступитесь, расступитесь. Бояре идут... — Зачем они пришли? — А, верно, приводить к присяге Феодора Годунова»). И снова тот же народ, несмотря на то, что только что с ужасом узнал о злодейском убийстве юного Федора и его матери, готов по приказу боярина Мосальского послушно славить нового царя, как вначале по приказу бояр и патриарха славил Бориса Годунова: «Что ж вы молчите? — спрашивает Мосальский, — кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович! Народ: Да здравствует царь Димитрий Иванович».

Так кончалась первоначально пушкинская трагедия. Но позже, в 1830 г., готовя ее к печати, Пушкин внес в это место небольшое, но крайне значительное изменение: после выкрика Мосальского — «народ безмолвствует»... Идейный смысл произведения не изменился, спад волны революционного настроения народа остается тем же, но это угрожающее безмолвие народа, заканчивающее пьесу, предсказывает в будущем новый подъем народного движения, новые и «многие мятежи».