Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2006

Коренной вопрос: если психоанализ ни в коем случае не есть вариант религиозной веры, то может ли он считаться наукой? Так или иначе, но искусством его тоже ведь назвать вроде бы неосновательно? На этот не новый уже вопрос Адам Филипс отвечает тоже известными соображениями:

«Одна из положительных черт психоанализа та, что он, как искусство, показывает пределы самого научного знания. Научный метод сама по себе недостаточен, когда нам нужно знать, как жить. Многие из высоко ценимых нами вещей нельзя ни измерить, ни предсказать».

Казалось бы, ясно, но психоаналитики не оставляют усилий доказать научность их метода, а с течением времени эти усилия даже увеличиваются. Причины этого явления весьма прозаичны, напоминает Адам Филипс:

«Попытки современной психотерапии настаивать на своей научности — просто попытка победить конкурента на рынке. Это придает ей солидность и весомость в потребительском обществе, повышает ее рыночную ценность».

Эта практика или, можно даже сказать, идеология внутренне нечестны, говорит Адам Филипс. Его статья кончается следующими словами:

«Если психоанализ что-либо и способен предложить — то нечто отличающееся от рыночных наборов нынешней культуры. Думать иначе — значит поддаться искушению рынка или обманывать людей, утверждая существование науки о душе. Честный психотерапевт не дает гарантий. Он знает, что никакая статистика не преодолеет коренной неопределенности его дела. Тут всегда возможны неудачи.

Да, психоанализ может занимать промежуточную позицию между религией и наукой, но не должен становиться ни на одну из сторон».

Честная, достойная позиция; но такая ее формулировка не снимает проблему, а заставляет еще и еще раз вернуться к ней. Два вопроса никак не уходят из поля размышлений: что такое всё же психоанализ как наука — или, сказать мягче, знание о душе — и почему именно так остро вопрос о нем стоит в Америке?

Несомненно, психоанализ в классической его, Зигмундом Фрейдом созданной форме стал мощным средством терапии: он помогает, действительно лечит психоневрозы. Но он может не всё, далеко не всё. Ему недоступен, например, внутренний мир человека психотического — тяжело больного, у которого прекратились душевная связь с миром, который полностью ушел в себя. Это и суть в подлинном смысле слова душевнобольные (как раньше грубо говорили, сумасшедшие), в отличие от невротиков — людей, в общем-то нормальных, но страдающих каким-нибудь странным симптоматическим сдвигом. Философ Генрих Риккерт был вполне владеющий своими умственными силами человек, глава одной из школ неокантианства, но не мог выйти из дому — страдал агорафобией, боязнью пространства. Да мало ли сколько таких еще фобий существует — скажем, боязнь сыпучих тел. Фрейд говорил, что это напоминает казни египетские, только их не семь, а гораздо больше. Вот такого рода недомогания поддаются психоанализу. Излечение возможно тогда, когда больной готов идти на связь с миром в лице психотерапевта, согласен говорить о себе, в процессе какового разговора проясняется характер и значение его симптомов. Происхождение же психоневрозов, показал Фрейд, связано с сексуальными травмами, вытесненными из сознания больного, противящимися ассоциироваться со светлым полем сознания, с целостным «я» невротика — именно потому, что он нецелостный, хотя и нормальный человек. При этом психоанализ, предупреждает Фрейд, психоанализ, снимая невротический симптом, не способен исправить невротический характер: просто становится немного меньше бессознательного и немного больше сознания.