Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007

Поэтический трюк, проделанный Сологубом с философией Шопенгауэра, — индивидуализация, персонификация самой этой слепой миротворящей воли; у него получается, что момент сознания присутствует не только в индивидуально-представляющем модусе бытия, но и в самой миросозидающей воле, — она у Сологуба отнюдь не слепая. Тогда получается, что творец бытия — сознательно злая сила, дьявол, и любая речь возможна только от его лица. У Сологуба это — его собственная речь, стихи Федора Сологуба. Это то, что неточно называют солипсизмом Сологуба: неточно потому, что миротворящее «я» у него не паспортное, так сказать, — а злой творец мира. «И кто мне помешает / Воздвигнуть все миры, / Которых пожелает / Закон моей игры» — это же не Ф.К. Тетерников говорит, а Дьявол, отец лжи. Это не лицо Сологуба, а его художественная маска, «я» Сологуба отнюдь не индивидуализировано в его собственном лике. «По улицам люди ходили, Такие же злые, как я» — это стихи, а не признания. Кому какое дело, был ли сам Сологуб злой и кого он в самом деле порол — хоть бы и жену свою Анастасию Чеботаревскую.

У Сологуба десятки, если не сотни стихов, в которых он отождествляется с дьяволом, одиноким миротворящим «я». Приведем хотя бы такое:

Околдовал я всю природу,

И оковал я каждый миг.

Какую страшную свободу

Я, чародействуя, постиг!

И развернулась без предела

Моя предвечная вина,

И далеко простерлось тело,

И так разверзлась глубина!

Воззвав к первоначальной силе,

Я бросил вызов небесам,

Но мне светила возвестили,

Что я природу создал сам.

Согласно Шопенгауэру, Сологуб выстраивает систему ценностей. Мечта лучше жизни — это звучит еще достаточно корректно. Но истина в том, что не только Луна лучше Солнца, но смерть лучше жизни. Вот это и есть главная, а пожалуй, и единственная тема Сологуба.

Особое место занимает в ней Эрос. Понятно, что это лунный, а не солнечный Эрос. «Люди лунного света», как обозначил это Розанов. Эрос у Сологуба не назовешь иначе, чем бесовскими искушениями, ведьмовскими играми — непревзойденными по своей неразрешимой сладостной нескончаемости. Шедевр Сологубова Эроса — линия барышни Людмилочки и гимназиста Саши Пыльникова в «Мелком бесе». На этом фоне сходят на нет, исчезают Передонов с его недотыкомкой. В русской литературе не было — и не будет — ничего подобного.

Если стихи Сологуба можно вести от Лермонтова, то прозу — только от Гоголя, причем скорее раннего, от всех этих гоголевских покойниц и утопленниц. В сущности все персонажи Сологуба — покойники в каком-то длящемся полусуществовании, как «тихие мальчики» из романа «Навьи чары» (навьи — значит смертные, могильные).

Читая Сологуба, я всё время вспоминаю одно место из статьи А.Д. Синявского о социалистическом реализме, каковой, по мысли подпольного Абрама Терца, должен был быть фантастическим, гиперболическим, сверхъестественным. В поэтике соцреализма, писал Синявский-Терц, Сталин должен был не умереть, а временно нас покинуть — с правом и возможностью объявиться когда надо. Вот в такой поэтике написана сологубовская трилогия «Капли крови» (бывшие «Навьи чары»): в роще идет пролетарский митинг, а в городской речке полощется русалка. Сологуб — непризнанный основатель в действительности не существовавшего социалистического реализма. У него в паспорте прочерк, но мы-то знаем, кто его родители: мать кухарка, а отец Сологуб.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/405881.html

* * *

[Поминая Ельцина] - [Радио Свобода © 2013]

Прошло достаточно времени со дня смерти Ельцина, и сейчас кажется возможным говорить о нем посильную правду, не стесняясь соображениями какой-либо корректности, не поминая пословицу: о мертвом —  либо хорошо, либо —  ничего. Это не значит, что я буду говорить о Ельцине «плохо», совсем нет. В некотором роде я хочу его вознести, придав ему роль и значение некоего русского архетипа. А с архетипами спорить нельзя, как с законами природы: они таковы, как есть. Ельцин не исторический деятель, а не-исторический, вне- и анти-исторический. Про «Войну и мир» было сказано, что это роман не исторический, но антиисторический. То же следует сказать о Ельцине, и это не поношение и не комплимент, а посильное понимание ситуации.

Но разговор о нем следует начать издалека —  если не славянофилов, то по крайней мере со Шпенглера.

Во втором томе «Заката Европы» Шпенглер писал: