Борис Парамонов на радио "Свобода" -2010

Вообще характерна эта игра с цифрами – из восьми с половиной сделать девять: чисто американское представление, что больше - всегда лучше. Если добавить к Феллини хоть половинку, то, глядишь, получится что-то свое. Не получилось. Вспомним, о чем фильм Феллини. Это фильм о фильме, о мучениях режиссера, которому нужно делать новый фильм и он не знает, о чем будет этот фильм. Это портрет художника в зрелости, испытывающего творческий кризис. В конце концов, оказывается, что даже невозможность сделать фильм оказывается фильмом. Тотальность художественного сознания: вещь, в сущности, насквозь эстетическая, эстетская, даже лучше сказать; формалистическая, если угодно. Это что-то вроде “Тристрама Шенди” в трактовке Шкловского. В наше время такой кунштюк сделал чуть ли не первым Андре Жид в романе “Фальшивомонетчики”: писатель хочет написать роман, и роман не получается у героя, Эдуара, зато он представлен автором, Андре Жидом. Зачатки сюжетных линий у Феллини – семейные затруднения Гвидо, жена Луиза, любовница Карла – всё это отвлекающие маневры, ложный ход, как это практикуется в шахматных задачах. Самый значимый женский персонаж у Феллини – не жена и не любовница, а муза – Клаудия Кардинале, то есть план символический важнее плана реального. При этом даже в “Восьми с половиной” есть элементы в поэтике мюзикла – это фантазия Гвидо о женском гареме, бунте сексуальных рабынь и их укрощении: метафора работы художника, сублимация элементарных страстей в эстетический ряд. И, конечно же – гениальный финал, в котором все пускаются в пляску по круглому цирковому барьеру. А самый главный соблазн в смысле мюзикла – музыка Нино Рота.

Тут нельзя не вспомнить, что у американцев была уже одна попытка сделать из Феллини мюзикл, и на мой взгляд очень удачная: это фильм “Свит Чэрити”, сделанный выдающимся хореографом Бобом Фосси – римейк “Ночей Кабирии”. Почему он вышел? Да потому что там был сюжет, фабула, рассказ, “стори”, это в сущности простая и доходчивая до сердец история. Точно так же получился у того же Роба Маршала “Чикаго” - тоже история, да еще с привычными атрибутами мафиозности-уголовности. Дело в том, что здесь мюзикл, песни и пляски никому и ничему не мешают. А тонкую ткань “Восьми с половиной” мюзикл, его жанр, его установка непоправимо губят. В общем, не получилось ничего, “найн”, нет. Я вот уже даже не помню, что я там видел неделю назад.

В рецензии “Нью-Йорк Таймс” говорилось о фильме:

Диктор: “Фильм “Девять” маскирует пышными декорациями и одеждами то, что лежит в основе сюжета Феллини, - страх художника утратить вдохновение. Этот страх делает живым героя, которого играет в “Восьми с половиной” Марчелло Мастрояни, - героя, тщеславие, деликатность и самовлюбленность которого были зеркальной копией самого Феллини, что в сочетании со страхом художественного и мужского бессилия делали этот персонаж живым и достоверным. Это психологическое измерение утрачено в фильме “Девять”, и герой, которого играет Дениел Дэй-Льюис, не обладает ни романтическим обаянием, ни художественной страстью. Вместо этого он предстает перед нами как некий шут и патологический лжец, тщеславно ищущий внимания. Ни спортивные автомобили, ни элегантно раскуриваемые сигареты, ни даже периодические контакты с католицизмом не содержат в себе ничего итальянского. Лучшее, что можно сказать о “Девяти”, - то, что претензии фильма по-своему искренни, как по-своему искренен и его герой, которому, однако, пришлось демонстрировать себя в фильме, еще более хаотичном, чем он сам”.

Борис Парамонов: Теперь о Кире Муратовой, ее “Мелодии для шарманки”. Это явление, конечно, иного порядка и масштаба, но неудача мастера в этой картине едва ли не того же толка, что у Роба Маршала в “Девяти”. Она захотела рассказать историю со всеми деталями современного реализма, с социальной проблематикой – беспризорные голодные дети и сытые хамы – новые русские или украинцы, не знаю уж, что лучше или хуже. И вот этот элемент истории, даже репортажа из современности разрушил так всегда значимый у Киры Муратовой символический план. Муратову ни в коем случае нельзя свести на реализм, она символист, фантаст, Достоевский. А здесь она идет за Достоевским второго сорта - “Мальчик у Христа на елке”. Или за Андерсеном с его сказкой о замерзающей в рождественскую ночь девочке. Но и Андерсен вышел второсортный – не то, что в фильме “Увлечение”, где была тоже андерсеновская героиня – Русалочка, но как поданная!

В прессе появились такого рода сообщения:

Диктор: “По мнению Табакова, сыгравшего в картине роль обеспеченного человека, который протянул руку помощи голодающим детям, Муратова "сквозь невидимые миру слезы, очень нежно, но твердо, пытается призвать нас быть людьми". "Она вообще все время снимает о том, как "человекам" быть людьми, что, как мне кажется, очень сложно", - сказал Табаков”.

Борис Парамонов: Великий актер, решаюсь сказать, не прав, – а если и прав, то не в пользу Муратовой эта правота.