Борис Парамонов на радио "Свобода" -январь 2012- май 2013

Александр Генис: Недавно корреспондент “Нью-Йорк Таймс” опубликовал пространный очерк-репортаж из Любека, где происходит грандиозная реконструкция и обновление мемориального музея двух братьев - Генриха и Томаса Манна. Жизнь и творчество этих писателей так тесно переплелись с Америкой, что Манны стали неотъемлемой частью и ее культурного наследия. Об этом мы беседуем с Борисом Парамоновым.

Борис Парамонов: Генрих Манн, конечно, такой всемирной славой не обладает, но он по-своему очень интересный писатель. Между прочим, одно время в Советском Союзе он пользовался куда большей известностью, чем Томас  Манн. Он был очень левым и в таковом качестве издавался в СССР всегда. Томаса Манна в России начали издавать достаточно давно, еще до революции: помните, слова Бунина, что идея «Человека из Сан-Франциско» пришла к нему, когда он в витрине московского книжного магазина увидел «Смерть в Венеции»? А в советское время западных авторов стали издавать – или не издавать -  в зависимости от их политических пристрастий. Но был один период – после войны, после доклада Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград», когда перестали издавать всех. Я к тому времени уже не чужд был чтению и хорошо помню, какие из этого правила были редкие исключения: англичанин Джеймс Олдридж и американец Говард Фаст. Последний, кажется, был даже членом американской компартии. Сразу после Сталина едва ли не первым из американцев издали роман Митчела Уилсона – о физиках-атомщиках, но тоже интересно, как издали: роман назывался «Живи среди молний», а в СССР назвали «Жизнь во мгле».

Александр Генис: Но Олдридж их всех побивал. Он был корифеем особой словесности - “литература на английском языке для русских читателей”. В поп-музыке таким был Дин Рид, американский рокер в  ГДР. Еще школьником я плясал под его пластинку - других не было. А что касается разрешенного американца Уилсона, то еще один роман пользовался популярностью, тоже о физиках: «Брат мой, враг мой».

Борис Парамонов: Да, и, кстати сказать, недурной, как и «Живи среди молний». Но всё-таки Митчелл Уилсон не такого ранга писатель, чтобы его все знали в Америке.

Александр Генис: Мне один слушатель написал, что это особая клевета Радио Свобода - не признавать всемирно-исторических заслуг Джеймса Олдриджа, по рассказу которого поставили в СССР бессмертный фильм “Последний дюйм”. Я предпринял розыски и во всем англоязычном интернете нашел одну ссылку, где говорилось, что молодой поэт Олдридж получил какую-то премию для рабочих поэтов в 1946-м, кажется, году. Говард Фаст, конечно,   фигура более интересная.

Борис Парамонов: Фаст со скандалом порвал с Советским Союзом после дела врачей и был подвергнут всяческой критике; помню громадную статью в «Литературной Газете». Но он отнюдь не канул в небытие и продолжал вовсю издаваться там, где и писал, - в Америке. Между прочим, это по его роману был сделан очень известный фильм «Спартак» с кучей кинозвезд. Он шел и в СССР, но, блюдя идеологическую чистоту, из титров было вырезано его имя.

Александр Генис: Ничего удивительного. Но фильм не мне, не, что важнее, Кубрику никогда не нравился. Может быть, вернемся к братьям Манн?

Борис Парамонов: Да, да, конечно, но я хочу увязать их с той же советской политикой в отношении западных писателей. Томаса Манна тоже перестали издавать после войны – а ведь до войны выпустили, в конце тридцатых, собрание его сочинений, в том числе «Волшебную гору»; это был, кажется, первый ее перевод на русский.

Александр Генис: Томас Манн потому привлек сочувствие в СССР, что в 36-м году демонстративно порвал с нацистской Германией. Ну а почему после войны оказался в неких черных списках, совсем неясно: вроде бы он ничего антисоветского никогда не говорил и был даже вынужден покинуть США за левые взгляды. Он же был огромным поклонником Рузвельта, которого вывел под египетской маской в своей тетралогии “Иосиф и его братья”.

Борис Парамонов: Я тоже удивляюсь. Но после Сталина его тут же начали издавать, в 54-м, помнится, вышли «Будденброки», очень скоро «Доктор Фаустус» и «Лотта в Веймаре». А потом и десятитомник незабываемый. У всех моих приятелей он был. Подписное издание, тираж – чуть ли не триста тысяч.

Александр Генис: 139 тысяч, я проверил. Но этого хватило, чтобы шоколадные тома Томаса Манна стояли в каждой районной библиотеке. В 17 лет, закаляя волю, я там взял “Волшебную гору” и, умирая от скуки, дочитал до конца. Мог ли я себе представить, что буду это книгу перечитывать каждый раз, когда мне не по себе. У Манна не то, что туберкулез, сама смерть уютна.