Борис Слуцкий

...я не ощущал себя ни гонимым, ни отверженным. В таком положении были многие вокруг нас. И каждому из «наказанных» спешили помочь не только ближайшие друзья. В некоторых редакциях мне предлагали подписывать задним числом (чтобы могли сказать: «дело давнее») договоры на переводы, на составление реферативных обзоров, то есть на такие работы, которые можно было публиковать под псевдонимами либо даже только использовать «на правах рукописи», и спешили выплачивать авансы.

Поэт Борис Слуцкий, раньше очень редко бывавший у нас, пришёл и выложил две тысячи рублей. «Это не подарок, должен будешь отработать. Нужны подстрочники к стихам разных иностранных поэтов. Это лишь часть гонорара».

Копелев близко дружил с Генрихом Бёллем. Бёлль писал Копелеву 12 мая 1970 года:

У меня к тебе ещё одна просьба, дорогой Лев. Ко мне обратился один здешний славист и рассказал о стихотворении, которое якобы написал Слуцкий о лагере военнопленных вблизи Кёльна, в котором погибли 70 тысяч заключённых. Я никогда об этом ничего не слышал и очень удивился: ведь мы со Слуцким познакомились и он знает, что я из Кёльна, и, казалось бы, он должен был мне об этом рассказать. Можешь ли ты разузнать об этом? Меня интересует не столько стихотворение, сколько самый факт. Попытайся, пожалуйста, написать мне об этом и, если достанешь стихотворение, пришли мне, пожалуйста, самый сырой подстрочник.

Похоже, это вопрос деликатности. Слуцкий, скорей всего, не захотел волновать немца Бёлля, тем более что свою балладу он написал с чужих слов. Это не было документом, это была поэзия.

В 1972 году Бёлль получил Нобелевскую премию. Слава его накрыла весь мир, не исключая СССР. Здесь его принимали особенно радушно. По официальной линии — тоже. В Западной Германии отнюдь не все радовались успеху соотечественника, в частности — Католическая церковь. Бёлль был другом канцлера ФРГ Вилли Брандта, проводившего восточную политику: полного примирения с Россией. В Западной Германии были и другие взгляды на восточный вопрос. Бёлль говорил исключительно правду вне зависимости от места пребывания и состава слушателей. Копелев не уступал ему в этом плане.

Копелева с женой лишили советского гражданства в 1980 году, когда они гостили в Германии. Там они и умерли в разные годы, похоронены в Москве на Донском кладбище.

Генрих Бёлль свои последние годы провёл в деревне Лангенбройх неподалёку от Кёльна. Там он принимал и Копелева, и Солженицына.

Лето 2001 года я, будучи стипендиатом Фонда Генриха Бёлля, провёл в той деревне, познакомился и со вдовой Бёлля Анной-Марией, и с его сыном Винцентом: они изредка наезжали в своё скромное имение Бёлль-Хауз. По ночам соловьями свистали скворцы, звонко бил утренний колокол на кирхе, золотом пламенело подсолнуховое поле, по лесистым холмам то и дело пролетали стремительные косули, в загоне паслись великолепные кони. В синих небесах регулярно тренировались военные самолёты, грохоча, как танки.

На въезде в деревню красовался щит «Freistaat Langenbroich»[94], время от времени исчезающий по требованию земельных властей и упорно возникающий вновь. Престарелый пастор Герберт Фалькен, отпевший Бёлля, был ещё жив, но уже не служил. Единственная улица носила имя Бёлля. Литераторов из разных стран, попеременно обитавших на даче Бёлля, добровольно опекала пожилая учительница фрау Людвиг, беженка из Восточной Пруссии. Она была ребёнком, когда за неё и ей подобных вступился Копелев.

В окрестностях соседнего городка Рурберг раскинулось огромное кладбище советских военнопленных, вылизан-

ное орднунгом. Православный священник с тяжёлым крестом на груди проходил вдоль чистеньких могилок. Казалось, их не меньше семидесяти тысяч. На самом деле там лежит 2322 человека.