Возникновение стихотворения «Кёльнская яма» посреди прозаического текста означает, что в стихи можно вогнать любую «прозу в жизни». Это в свой черёд свидетельствует о том, что Слуцкий в «Записках» писал именно прозу. Просто — иногда нельзя обойтись без стиха. В тот миг над головой того прозаика вспыхнула именно поэтическая лампа, бросив свет на способ стихописания, мучительно искомый в ту пору. «...Я разговорился <...> с бывшим сельским учителем из Западной Сибири, немолодым уже человеком с одухотворённым и бледным лицом. Вот что рассказал мне учитель о Кёльнской яме...» — и дальше идёт первый вариант стихотворения. Слуцкий не называет авторства, но и не уклоняется от него. Вот окончательный вариант стихотворения:
Окончательный вариант — по выбору Ю. Болдырева.
Д. Сухарев считает иначе:
Сознаю, что память не очень надёжный источник истины, но в качестве источника сомнений она годится. Вот «Кёльнская яма». Это, наверное, самое знаменитое и самое цитируемое из стихотворений Слуцкого. Интернет и многочисленные антологии дают его в версии, опубликованной Евгением Евтушенко в «Строфах века» (1995, научный редактор Е. Витковский). Но подлинный ли это текст? В моей памяти стихотворение звучит иначе.
В той версии, которая ныне общедоступна, «люди Германии» отсутствуют, их заменили более чем сомнительные «бюргеры Кёльна»: совсем другая ответственность за зверства фашизма.
Подобных искажений немало. Вот ещё один пример. Память мне диктует: