Борька, я и невидимка

Все были согласны — Дубровский не согнется перед фашистами и вообще перед кем угодно.

—  А Шабашкин? — спросил Владимир Иванович.

—  У-у-у… — завыл класс.

—  Этот гад Шабашкин стал бы, конечно, полицейским или старостой.

—  Почему? — спросил Владимир Иванович.

С Шабашкиным расправились в две минуты. Каждому ясно, что человек, который кланяется богатому и издевается над бедными, — человек трусливый и подлый.

Владимир Иванович больше молчал. Говорили ребята. Только Костя, которому говорить было нечего, время от времени кричал: «Верно!» — или: «Неверно!» Зато кричал он громче всех, — Костя боялся сидеть тихо.

Потом фашисты ушли из Кистеневки, и там стало спокойно. Потише стало и в классе. Но ненадолго.

—  В реке тонет человек, — сказал Владимир Иванович. — Подумаем, кто как поступит.

Через несколько минут выяснилось!

Дубровский поплывет спасать. Троекуров пошлет слугу. Кузнец Архип бросится в воду во всей одежде (если тонет не Шабашкин), Шабашкин подождет, пока человек утонет, и составит протокол.

Марья Кирилловна разнервничается и заплачет.

И каждый раз Владимир Иванович спрашивал: «Почему?» И ребята старались доказать почему. Это было очень интересно — доказать. И это было не так уж трудно для тех, кто заранее прочитал повесть. Только для Кости время тянулось медленно. Он уже чуть не охрип, вставляя свои «правильно» и «неправильно». А как он старался! Он ужом вертелся на парте, вскакивал, садился, прикладывал руку к сердцу и даже погрозил кулаком Дутову, когда тот сказал про Марью Кирилловну. Но, кажется, он немного перестарался. Забывшись, он грохнул кулаком по крышке в тот момент, когда случайно в классе было тихо.

—  Неправильно! — рявкнул Костя.

—  Что неправильно? — спросил Владимир Иванович.

Костя ошалело заморгал глазами. Он и сам не знал, что не правильно.

—  Так что же неправильно, Костя? — повторил Владимир Иванович.

Костя мучительно соображал. Он даже запыхтел, как Дутов. На секунду ему стало противно. Но только на секунду. Нужно было выкручиваться.

—  Неправильно… вот это… что Дутов говорил!

—  Про Марью Кирилловну?

—  Ага! — обрадовался Костя. — Про Марью Кирилловну. Верно, неправильно, Владимир Иванович?

—  Ну, это ведь мы давно выяснили, — сказал Владимир Иванович. — А сейчас что неправильно?

—  Сейчас?

—  Да, сейчас. — В глазах Владимира Ивановича запрыгали веселые огоньки.

—  Сейчас… А вот… — Костя напрягся, ожидая подсказки. Но класс молчал. Все ждали, что скажет Костя. Ведь это же Костя! Никому и в голову не пришло, что ему нужно подсказывать.

—  Вот это… — И тут Костя вспомнил: — Они хотели его погубить! — воскликнул он.

—  Кого погубить?

—  А Дубровского! — радостно сказал Костя. — Он сам кричал: «Вы меня губите!»

—  Ну и что же?

—  Вот и неправильно, что его хотели погубить.

Владимир Иванович улыбнулся. Косте стало нехорошо.

—  Кто же хотел его погубить?

—  А там… на странице сто восемьдесят три.

Ребята еще ничего не поняли. По классу пронесся шелест страниц. Все искали страницу 183. Там действительно было написано: «Вы меня губите! — закричал Дубровский».

—  Так кто же хотел его погубить? — спросил Владимир Иванович. — Эти слова он говорит Марье Кирилловне.

—  Вот она и хотела.

Ребята засмеялись. Но не от восторга. Смеялись над Костей; он чувствовал это.

—  Но сейчас мы говорили об Андрее Гавриловиче, — сказал Владимир Иванович.

Владимир Иванович по-прежнему улыбался. Голос у него был ровный. Казалось, он просто не понимает, что Костя не подготовился.

«Притворяется», — подумал Костя. Но отступать было не куда.

—  Андрей Гаврилович тоже хотел его погубить!

Ребята захохотали.

—  Эх, Костя, — сказал Владимир Иванович. — А ведь Андрей Гаврилович — отец Дубровского.

Костя насупился и сердито взглянул на Владимира Ивановича.

—  Я не читал про Дубровского.

—  Не успел?

—  Не успел.

—  Чем же ты был занят?

—  А я не был занят.

—  Не был занят и не успел. Непонятно.

Ребята снова задвигались, на лицах появились улыбки. Они знали Костю. А Костя знал, что в этот момент весь класс смотрит на него и ждет, что он скажет. И все же Костя задумался.

Владимир Иванович — это не Владик и не Зинаида. Он разговаривает, как будто приятель. Только от таких приятелей будешь два дня в затылке чесать. Нет, лучше не связываться.

—  Владимир Иванович, я не выучил, — сказал Костя. — Я же честно признался. Поставьте мне двойку — и все.

—  Да мне двойки не жалко, — весело сказал Владимир Иванович, — мне тебя жалко, что ты Пушкина не читаешь.

Костя почувствовал, как невидимка толкнул его в бок маленьким своим кулачком. «Смотри-ка, тебя жалеют», — шепнул он.

И Костя, подчиняясь невидимке, послушно открыл рот.

—  Почему это меня жалко? — сказал он. — А может, Дубровского вовсе не было. Может, его выдумали? Я, например, никакого Дубровского не видел.

—  Ну, конечно, — согласился Владимир Иванович. — Индийского океана тоже нет.

—  Почему это нет? Он около Индии!

—  А ты его видел?

—  Не видел.

—  Значит, нет Индийского океана, — вздохнул Владимир Иванович. — Раз ты не видел, — нет — и все. И Австралии нет. И Африки.